Иногда ночью мне снится лодка. Александр Покровский

они не понимали, что от них требуется, и потом приходили в ужас оттого, что они, как им казалось, пойманы, приручены, лишены свободы. Хотя почему им это «казалось»? Ничего им не казалось, все действительно так и происходило – да, их приручили, и они должны были ему что-то дать…

      * * *

      «Ничего бы они не получили, – прошептал ему в ухо маленький чертик или божок, – и ты это прекрасно понимаешь, хотя и стараешься облечь это во всякие прелестные формулы. Ты же печка, и у тебя внутри горят люди, с которыми ты близок. Вот они и сопротивляются. Не хотят гореть, да и во имя чего? Тебя?..»

      А они действительно сопротивлялись, восставали, потому что ничего не могли предложить взамен потраченного на них чувства – так ему все это виделось.

      Это был такой его самообман, иллюзия, мираж, фата-моргана. Он сам обманывался и влюблялся в человека, ходил с ним под руку – эта привычка проистекала от желания все время касаться любимого, осязать его существо, чтобы, возможно, получить подтверждение в собственном существовании…

      «Опять врешь! – заявил божок, – Это я о начале и конце…

      С самого начала отношений ты знаешь, что им придет конец.

      И ты спешишь, торопишься предложить очередной жертве свою любовь, чтоб она попалась, как муха в подогретый сироп.

      Ты предлагаешь им заботу о них же самих: массу мелких, необременительных для тебя услуг, половину из которых им никогда не оказывали.

      И этого человеку вполне достаточно.

      Он попадается, и вот он уже твой – ведь о нем в этом мире никто не заботился, его никто не любил, а ему так хочется любви и заботы, и он ее получает от тебя, но она укорачивает ему ноги, и он уже не может самостоятельно передвигаться.

      Твоя любовь плодит калек.

      Вот он, Петр, перед тобой. Ах, как он обрадован – ты с ним опять ласков.

      Но ты ласков потому, что внутри совсем погасла печка, у тебя кое-что не в порядке, холодно, и требуется подкинуть дров…

      Улыбнись же ему поскорей, и ты увидишь, как он расцветет, и тогда бери его».

      Неправда! Он всегда честно предлагал человеку свою любовь.

      И он не виноват в том, что он давал много, не получая и толики в ответ.

      И он, испытав минутную душевную слабость, улыбнулся Петру смущенной улыбкой, словно уступив нежности, излучаемой всей огромной фигурой Петра – она сквозила в его взгляде, в неловких лишних движениях тела, суете рук, в немыслимом потоке слов, который вдруг из него пролился, слов, почти ничего не значащих, и в то же время значащих очень много, потому что они, эти слова, в смысл которых вникать было совершенно не обязательно, служили лишь для передачи вспыхнувшей нежности.

      Слова лились непрерывным потоком, и каждое будто было увенчано сверху теплым лучистым шариком.

      И он подумал об улитке, везущей на себе блестящий от росы домик.

      * * *

      Здесь, в чреве этого гигантского металлического животного, многие нуждались в тепле.

      Это видно было и по взорам, чуть затуманенным,