Стихотворения. Михаил Юрьевич Лермонтов

и кровь;

      Когда детей, когда невинных жен

      Низвергнутый не защитит закон;

      Когда чума от смрадных, мертвых тел

      Начнет бродить среди печальных сел,

      Чтобы платком из хижин вызывать,

      И станет глад сей бедный край терзать;

      И зарево окрасит волны рек:

      В тот день явится мощный человек,

      И ты его узнаешь – и поймешь,

      Зачем в руке его булатный нож:

      И горе для тебя! – твой плач, твой стон

      Ему тогда покажется смешон;

      И будет все ужасно, мрачно в нем,

      Как плащ его с возвышенным челом.

      1830

      10 июля (1830)

      Опять вы, гордые, восстали

      За независимость страны,

      И снова перед вами пали

      Самодержавия сыны,

      И снова знамя вольности кровавой

      Явилося, победы мрачный знак,

      Оно любимо было прежде славой:

      Суворов был его сильнейший враг.

      . . . . . . . . . . . . .

      1830

      Нищий

      У врат обители святой

      Стоял просящий подаянья

      Бедняк иссохший, чуть живой

      От глада, жажды и страданья.

      Куска лишь хлеба он просил,

      И взор являл живую муку,

      И кто-то камень положил

      В его протянутую руку.

      Так я молил твоей любви

      С слезами горькими, с тоскою;

      Так чувства лучшие мои

      Обмануты навек тобою!

      1830

      Ночь

      Один я в тишине ночной;

      Свеча сгоревшая трещит,

      Перо в тетрадке записной

      Головку женскую чертит:

      Воспоминанье о былом,

      Как тень, в кровавой пелене,

      Спешит указывать перстом

      На то, что было мило мне.

      Слова, которые могли

      Меня тревожить в те года,

      Пылают предо мной вдали,

      Хоть мной забыты навсегда.

      И там скелеты прошлых лет

      Стоят унылою толпой;

      Меж ними есть один скелет —

      Он обладал моей душой.

      Как мог я не любить тот взор?

      Презренья женского кинжал

      Меня пронзил… но нет – с тех пор

      Я все любил – я все страдал.

      Сей взор невыносимый, он

      Бежит за мною, как призра́к;

      И я до гроба осужден

      Другого не любить никак.

      О! я завидую другим!

      В кругу семейственном, в тиши,

      Смеяться просто можно им

      И веселиться от души.

      Мой смех тяжел мне как свинец:

      Он плод сердечной пустоты…

      О Боже! вот что, наконец,

      Я вижу, мне готовил ты.

      Возможно ль! первую любовь

      Такою горечью облить;

      Притворством взволновав мне кровь,

      Хотеть насмешкой остудить?

      Желал я на другой предмет

      Излить огонь страстей своих.

      Но память, слезы первых лет!

      Кто устоит противу них?

      1830

      К ***

      («Когда твой друг с пророческой тоскою…»)

      Когда