Гений жанра. Юрий Домбровский

его родственник – он сам. Насмотрелся он на образчиков здешнего общества: любезнейших дам, успешнейших молодых людей – все вместе они производили на него впечатление французского сада, очень тесного и простого, но в котором с первого раза легко заблудиться, потому как садовые ножницы уничтожили всякое различие между деревьями.

      В Неве поднималась вода и даже трижды палили из пушки – по мере того, как вода убывала и прибывала. Ночь стояла лунная, Михаил сидел у своего окна, которое выходило на канал, и писал. Строчки сами собой сложились в стихи, и он сочинил «Белеет парус одинокий». Написал и отчего-то вспомнил Москву, свою родину. Там он родился, там много страдал, там же и был слишком счастлив – лучше бы этих трёх вещей не было, но что делать… Или Москва ему приснилась? Странная вещь эти сны – оборотная сторона жизни, часто более приятная, нежели реальность. Хотя он не разделял мнения тех, кто говорил, будто жизнь – всего лишь сон. Жизнь он чувствовал вполне осязательно и реально, чувствовал её манящую пустоту. Он не смог отречься от неё настолько, чтобы начать презирать её, ибо жизнь – это он сам: сейчас он есть, а через мгновение может превратиться в ничто, в одно имя, то есть опять же таки в ничто. Один Бог знает, будет ли существовать это его «я» после жизни. А коль этого «я» не будет, значит, Вселенная есть лишь комок грязи – так рассуждал он, прогуливаясь по набережным каналов Санкт-Петербурга. Чего только в голову не взбредёт, когда долго смотришь на свинцовую воду в ночном канале…

      Что за кульбиты преподносит жизнь? До сих пор он предназначал себя для литературного творчества, принёс столько жертв своему неблагодарному кумиру, и вдруг судьба его сделала воином! Быть может, это воля провидения? Быть может, это кратчайший путь, и если он не приведёт его к первоначальной цели, то, возможно, приведёт к цели всего существующего. Умереть «с пулей в груди стоит медленной агонии старца», поэтому, если начнётся война, он всюду будет впереди и не станет прятаться от пуль.

      Между всеми прочими делами Лермонтов ещё взялся писать исторический роман в прозе на тему пугачёвщины. Даже дал ему уже название – «Вадим». Задумал он его ещё в Москве, но всё никак не мог взяться за перо, чтобы покончить с ним. Роман становился произведением, полным отчаяния. Михаил рылся в своей душе, пытаясь извлечь из неё всё, что способно обратить в ненависть, в беспорядке всё это валил на бумагу, перечёркивал, сминал листы бумаги и снова писал. Потом откладывал роман и брался за стихи.