Двенадцать зрителей (сборник). Инна Манахова

мира.

      На полпути она поняла, что мы едем куда-то не туда, и повернулась ко мне в изумлении. Я вновь попытался ее обнять, но она шарахнулась от меня в испуге и попросила водителя немедленно остановиться. Никакие мои уговоры на нее не действовали. Ехать дальше она отказалась и, оттолкнув мою руку, выскочила из машины, как пробка из бутылки.

      Я хотел было последовать за ней, но пожилой водитель повернулся и вцепился мне в рукав куртки, требуя «сперва оплатить проезд, а уж потом катиться на все четыре стороны». Я понял, что влип, и, глядя вслед убегавшей Ане, не мог поверить, что она бросила меня одного с этим грубияном таксистом. Могла бы и подождать, ведь у нас с ней все-таки свидание и я так старался ее порадовать! Я же не виноват, что она где-то там ударилась головой!..

      Вернувшись после всех этих приключений домой, я подвел итог: ничего у нас с ней не получится. Напрасно я заложил часы, напрасно покупал цветы, шарики и прочую ерунду. Жизнь несправедлива. И все-таки почему она убежала? Я ведь, кажется, все делал правильно…

      Зритель № 4

      Лежу я, значит, на диване, ничего не делаю, на животе – ноут, под рукой – семечки, и тут вдруг – звонок домофона. Вставать неохота, удобно лежу, к тому же недавно вернулся с тренировки – ощущение такое, будто мешки на спине таскал. В общем, ну его, этот домофон, кому надо – подождет, пока мать из кухни выйдет. А в кухне, между прочим, шумит вода и телевизор орет на всю железку. Значит, придется самому вставать. Что же за день-то сегодня такой! И кого там, интересно, принесло?

      – Слушаю, – мрачно произнес я в трубку.

      «Открой, пожалуйста, это я, Аня!» – послышался знакомый голосок, и меня будто током шарахнуло.

      Нажал на кнопку. Она поднялась – открыл ей дверь. Стоит на пороге в розовой куртке, лицо белое, а на голове – повязка.

      А тут мать из кухни орет:

      – Кто к нам пришел?

      – Дверью ошиблись! – крикнул я, схватил Аню за руку и потащил к себе в спальню. Запер дверь, а потом спрашиваю: – Тебе чего?

      Она молчит, глядит на меня, а в лице – ни кровинки, и такое ощущение, что сейчас упадет.

      – Садись, – говорю. – Куртку сними, у нас жарко.

      И тут она как заплачет! Кинулась ко мне на шею и ревет в три ручья.

      Я постоял немного, потом говорю:

      – Хорош носом хлюпать, что случилось-то?

      А она даже говорить не может, ревет, и всё тут.

      – Тише ты, – говорю, – а то мать услышит. Тебе с ней лучше не пересекаться, сама знаешь.

      – Знаю, – говорит, а сама ревет.

      Надо ей потихоньку воды принести, что ли. И платок носовой дать, а то всю майку мне слезами залила.

      – Что у тебя с головой? – спрашиваю.

      И тут вдруг она улыбнулась сквозь слезы и отвечает:

      – С головой у меня все в порядке, не бойся.

      Перевела дыхание, вроде как полегче ей стало.

      Села на кровать, расстегнула куртку, оглядывается и слезы по щекам размазывает.

      – Сейчас, – говорю, – принесу тебе