Ответный темперамент. Анна Берсенева

ужин не готовила, – сказала мама. – Но еда с обеда осталась.

      – Да я не голодная, – возразила было Ольга.

      Но мама уже ушла в дом, и оттуда донеслось звяканье посуды.

      Ольга осталась на веранде одна. Счастье не уходило из ее сердца. Все время, пока мама не вышла на веранду с подносом, на котором стояли тарелки, она чувствовала, как счастье тревожно гуляет у нее в груди.

      – Что ты, Оля? – спросила мама, расставляя тарелки на столе.

      – Ничего. – Ольга тряхнула головой и добавила, чтобы отвлечься от счастья: – А у тебя обед такой, как будто ты гостей ждала.

      – Обыкновенный обед, – пожала плечами мама. – Суп вчерашний, жаркое тоже. Просто я привыкла готовить. Меня, знаешь, так поразило, когда я узнала, что не в каждом доме бывает обед, – вспомнила она. – Я к подружке своей школьной пришла, к Анеле, она в Замоскворечье жила с мамой и маленькой сестрой. Мама у нее на заводе работала. Страшно бедно они жили, как и большинство тогда, впрочем.

      – Это перед войной было? – рассеянно переспросила Ольга.

      Она слушала маму вполуха, думая о своем.

      – Да, в тридцать девятом году. Я в десятом классе училась. Дома у нас тоже никакой роскоши не было, но обед готовили всегда, я даже не представляла, что может быть иначе. А Анеля с мамой и сестрой вместо обеда пили чай с черным хлебом. Иногда бывал сахар. Такое вот советское счастье.

      – А этот дом тогда уже был? – спросила Ольга. – Вот этот, в Тавельцеве?

      – Был, – кивнула мама. – Папа его почти сразу же купил, как только в Москву приехал. Тогда, правда, дачи не покупали, а получали в специально отведенных местах, и только те, кому положено было. По тем же самым правилам, по которым Анеле был положен на обед чай с хлебом. Но, видимо, для папы сделали исключение, все-таки он очень хороший врач был, им дорожили. А может, просто для демонстрации. Мол, товарищи эмигранты, возвращайтесь в СССР, здесь вам будет хорошо. Как бы там ни было, но этот дом ему купить разрешили.

      – А ты до войны жила здесь, ма? – спросила Ольга.

      – Почти нет. Мне же семнадцать едва исполнилось перед войной, ну что мне было в деревне делать? Тем более мама уже с апреля сюда переезжала, папа весь день на работе, московская квартира свободна… А отдельная квартира – это же невозможная редкость была в то время, и все мои друзья у меня собирались. Так что в Тавельцеве я до войны только редкими наездами бывала. Нинку вон тоже калачом сюда не заманишь.

      – А в соседних деревнях ты кого-нибудь знала?

      – Да я и в самом Тавельцеве никого почти не знала, – улыбнулась мама. – Даже среди дачников. Все друзья у меня были в Москве, и вообще вся моя жизнь была московская – после Франции я ею упивалась. А кто тебя в соседних деревнях интересует?

      – В Чудцеве, я слышала, Игнатовичи жили.

      – Игнатовичи? Не знаю, – пожала плечами мама. – Это твои знакомые?

      – Нет, – сказала Ольга. – Их я не знала. Но знаю их внука.

      И тут же поняла, что это не так. Ведь она совсем ничего не знает