Катализ. Ант Скаландис

Рекратите. Хиниш. Ознесенко не дойдет. Надо колоться здесь.

      – Что?! – переспросил Черный.

      А Цанев деловито осведомился:

      – Анаф?

      – Анах, – ответил Станский.

      – Нет! Только не это! – вдруг почти завизжал Женька. – Идиоты! Радио не работает третий день. Никто же не знает, где мы. Пурга, уроды! Нас заметет. Нас никогда не найдут.

      – Найдут, – сказал Черный.

      – Лет через двести, – пошутил Любомир.

      – Именно, – подтвердил Женька на полном серьезе. – А я не хочу. Лучше сдохнуть здесь в снегу, чем оказаться в мире, который будет через двести лет. Кретины! Вы же там будете не просто чужими – вы же там будете древнее мамонтов. Я не хочу с вами!

      – Что ты несешь, придурок? – зарычал Черный.

      – Непосредственно перед анафом нельзя колоть успокоительное, – деловито сообщил Цанев.

      А Женька присел, стал расстегивать крепления на лыжах и заплакал. Он плакал и бормотал себе под нос:

      – Не надо анаф. Анаф – это очень холодно. Только сначала тепло. Кажется, что тепло. Иллюзия. А на самом деле очень холодно. Мы замерзнем. Нас никто не найдет. Радиосвязи не будет. Никогда не будет. Нога болит. А умирать не страшно. Мы проснемся в будущем, а там холодно. Я не хочу в будущее. Я хочу в прошлое. В прошлом тепло. И умирать тепло. Не надо анаф. Не надо.

      Любомир, делая вид, что не слышит Женькиного бормотания, достал из рюкзака пенопластовую обойму с двумя спецсосудами, снял крышку, блеснули круглые стальные головки, и снова надел ее.

      – Все в порядке? – спросил Черный. – Значит, так. Быстро приготовились. Собрать «гробы», раздеться, упаковаться. Пять минут на все. Цанев, шприц! Вопросы есть?

      Вопросов не было. Была по-боксерски быстрая Женькина рука, растерянный взгляд Любомира, его широко раскрытый в крике рот и мелькающие пятки обезумевшего радиста. Все трое рванулись за ним одновременно и все трое упали, цепляя друг друга лыжами. А Женька подбежал к краю полыньи и, размахнувшись как метатель диска, швырнул похищенную обойму вперед и вверх. Пенопластовая коробка, похожая на ровно обтесанный кусок слежавшегося снега, потрепыхавшись над серой водой, упала на лед по ту сторону, метрах в двух от кромки.

      – Вот так! – радостно крикнул Женька. – И никаких анафов.

      И тут, хрипя и ругаясь, подбежал Черный и обрушил сильнейший, на какой только был способен, апперкот, и Женька повис на его кулаке, как белье на веревке.

      Цанев кричал:

      – Ты сам поплывешь теперь за ними! Понял? Сам поплывешь!

      А Женька всхлипывал и повторял одно только слово:

      – Нет, нет, нет…

      Станский молчал. Говорить ему было трудно, и он старался не произносить ничего сверх необходимого.

      – Плыви, плыви, тебе говорят, – глухо и без выражения ворчал Цанев. – Плыви…

      – Отстань от него, идиот, – вмешался Черный. – У нас лодка есть.

      Но Цанев его не слышал. Цанев смотрел по ту сторону полыньи совершенно безумными глазами. Черный даже успел подумать,