Чужое лицо. Кобо Абэ

я выбираю музыку, способную победить соответствующее нерабочее настроение. Если мне нужно на какое-то время прервать размышления – зажигательный джаз; если надо напряженно поработать – раздумчивый Барток; если хочется почувствовать себя свободным – струнный квартет Бетховена; если нужно на чем-то сосредоточиться – нарастающий по спирали Моцарт; ну а Бах – прежде всего, когда необходимо обрести душевное равновесие.

      Но вдруг меня охватило сомнение – не спутал ли я пластинку. А может, проигрыватель неисправен? Потому что мелодия была ни на что не похожа. Такого Баха я еще никогда не слышал. Бах – бальзам, врачующий душу, но то, что я услышал, не было ни ядом, ни бальзамом, а бесформенным комом глины. Все до единой музыкальные фразы казались мне лишенными смысла, тусклыми, словно вывалянные в пыли, приторные леденцы.

      Это случилось как раз в тот момент, когда ты с двумя чашками чаю вошла в комнату. Я ничего не сказал, и ты, видимо, подумала, что я погрузился в музыку. Ты тут же тихонько вышла. Значит, это я сошел с ума! И все равно я не мог поверить в это… Неужели изуродованное лицо способно влиять на восприятие музыки?.. Сколько я ни вслушивался, умиротворяющий Бах не возвращался, и мне не оставалось ничего другого, как примириться с этой мыслью. Вставляя сигарету в щель между бинтами, я нервно спрашивал себя, не потерял ли я еще чего-то вместе с лицом. Моя философия, касающаяся лица, кажется, нуждалась в коренном пересмотре.

      Потом, точно из-под ног вдруг выскользнул пол времени, я погрузился в воспоминания тридцатилетней давности. Случай, о котором я с тех пор ни разу не вспоминал, внезапно предстал передо мной, отчетливый и яркий, точно цветная гравюра. Все вышло из-за парика моей старшей сестры. Трудно объяснить почему, но эти чужие волосы казались мне чем-то невыразимо непристойным, аморальным. Однажды я потихоньку стащил парик и бросил в огонь. Но мать как-то это обнаружила. Ее очень расстроил мой поступок, и она потребовала объяснений. И хотя мне казалось, что я поступил правильно, когда меня стали расспрашивать, я не знал, что ответить, и стоял растерянный, с покрасневшим лицом. Нет, если бы я попытался, то смог бы, конечно, ответить. Но мне казалось, что даже говорить об этом неприлично, брезгливость сковывала язык… Ну и если заменить слово парик словом лицо, то станет ясно, почему непереносимое внутреннее напряжение так точно совпало с фальшивыми звуками неузнаваемого Баха.

      Когда я остановил пластинку и выбежал из кабинета, точно спасаясь от погони, ты вытирала стоявшие на обеденном столе стаканы. То, что произошло дальше, было настолько внезапно, что сейчас я не могу восстановить в памяти, как все это случилось. Столкнувшись с твоим противодействием, я смог наконец полностью осознать, в каком положении оказался. Правой рукой я сжал твои плечи, левой попытался залезть под юбку. Ты закричала и, напрягшись, как пружина, вскочила. Стул отлетел в сторону, стакан упал на пол и разбился.

      Схватившись за упавший стул, мы, тяжело дыша, замерли друг против