Чук и Гек (сборник). Аркадий Гайдар

никогда Красная Армия, чтобы её просили. А сама она мчится на помощь туда, где напали белые. И уже близко от Маруси продвигаются по степи наши красноармейские отряды. И каждая винтовка заряжена на пять патронов, а каждый пулемёт – на двести пятьдесят.

      Ехал я тогда по степи с военным дозором. Вдруг мелькнула чья-то тень и сразу – за бугор. «Ага! – думаю. – Стой, белый разведчик. Дальше не уйдёшь никуда».

      Ударил я коня шпорами. Выскочил за бугор. Гляжу – что за чудо: нет белого разведчика, а стоит под луной какая-то девчонка. Лица не видно, и только волосы по ветру развеваются.

      Соскочил я с коня, а наган на всякий случай в руке держу. Подошёл и спрашиваю: «Кто ты и зачем в полночь по степи бегаешь?»

      А луна вышла бо-ольшая, большущая! Увидала девчонка на моей папахе красноармейскую звезду, обняла меня и заплакала.

      Вот тут-то мы с ней, с Марусей, и познакомились.

      А под утро из города белых мы выбили. Тюрьмы раскрыли и рабочих выпустили.

      Вот лежу я днём в лазарете. Грудь у меня немного прострелена. И плечо болит: когда с коня падал, о камень ударился.

      Приходит ко мне мой командир эскадрона и говорит:

      «Ну, прощай, уходим мы дальше за белыми. На тебе в подарок от товарищей хорошего табаку и бумаги, лежи спокойно и скорее выздоравливай».

      Вот и день прошёл. Здравствуй, вечер! И грудь болит, и плечо ноет. И на сердце скучно. Скучно, друг Светлана, одному быть, без товарищей!

      Вдруг раскрылась дверь, и быстро, бесшумно вошла на носках Маруся! И так я тогда обрадовался, что даже вскрикнул.

      А Маруся подошла, села рядом и положила руку на мою совсем горячую голову и говорит:

      «Я тебя весь день после боя искала. Больно тебе, милый?»

      А я говорю:

      «Наплевать, что больно, Маруся. Отчего ты такая бледная?»

      «Ты спи, – ответила Маруся. – Спи крепко. Я около тебя все дни буду».

      Вот тогда-то мы с Марусей во второй раз встретились и с тех пор уж всегда жили вместе.

      – Папка, – взволнованно спросила тогда Светлана, – это ведь мы не по правде ушли из дома? Ведь она нас любит. Мы только походим, походим и опять придём.

      – Откуда ты знаешь, что любит? Может быть, тебя ещё любит, а меня уже нет.

      – Ой, врё-ёшь! – покачала головой Светлана. – Я вчера ночью проснулась, смотрю, мама отложила книгу, повернулась к тебе и долго на тебя смотрит.

      – Эко дело, что смотрит! Она и в окошко смотрит, на всех людей смотрит! Есть глаза, вот и смотрит.

      – Ой нет! – убеждённо возразила Светлана. – Когда в окошко, то смотрит совсем не так, а вот как…

      Тут Светлана вздёрнула тоненькие брови, склонила набок голову, поджала губы и равнодушно взглянула на проходящего мимо петуха.

      – А когда любят, смотрят не так.

      Как будто сияние озарило голубые Светланкины глаза, вздрогнули опустившиеся ресницы, и милый задумчивый Марусин взгляд упал мне на лицо.

      – Разбойница! – подхватывая Светлану, крикнул я. – А как ты на меня вчера смотрела, когда разлила чернила?

      – Ну, тогда ты меня за дверь