Щепки плахи, осколки секиры. Николай Чадович

Я в таких местах сиживал, где этих блох было больше, чем саранчи в Африке. На первых порах как мы только с ними не сражались. И давили, и жгли, и дустом посыпали, и керосином травили. Все способы перепробовали, а им хоть бы что. Живут себе и размножаются. Постепенно наш запал остыл. Пообвыкли. Мы к блохам кое-как приспособились, а они соответственно к нам. Если их зря не гонять, то и они стараются вести себя мирно. Сидят на одном месте и от хозяина к чужаку не уходят. Покусывают, конечно, не без этого, но не очень, по совести. Вот… а зимой мы в пищеблок верхний кабур организовали. Взяли мешков пять сахара и ящик дрожжей. Поставили втихаря брагу, а потом и самогонный аппарат в котельной оборудовали.

      – Почему в котельной? – поинтересовался Цыпф.

      – Там же дым, пар, вонь. Даже трезвому человеку ни хрена не разобрать, а начальство наше само не просыхало. Они тоже бимбер гнали, только в санчасти. Короче, жизнь пошла замечательная. После отбоя засадишь банку, лежишь на нарах и балдеешь. Блохи нашу кровь продолжают сосать, но уже пополам с бимбером. Тоже кайф ловят. Но упаси Боже, если тебе иной раз не пофартит с выпивкой. Трезвые блохи хуже, чем пьяная охра. Носятся, как угорелые. Кусают, как слепни. А примешь чарку, сразу успокаиваются. Мир, дружба и благорасположение. Появились у нас, таким образом, с блохами общие интересы. Но на ту беду нас весной с лагпункта в зону вернули. Ну и натурально первым делом в прожарочную. Пока мы раздевались, блохи на пол дождем сыпались. Как будто бы свою погибель чуяли. А у нас, не поверишь, слезы на глазах. Мы ведь вместе с этими блохами мороз вытерпели, который железо рвет и птицу на лету бьет. Цингу одолели. На ручной трелевке не загнулись. Душа в душу жили. А теперь своих кровных дружков на расправу отдавать? На сожжение? Эх! – Похоже было, что Зяблик вот-вот прослезится. – Хоть в задницу их прячь… Да где там… Пар кругом, кипяток, хлорофос… Так бедняги и сгинули… А вы говорите, блохи…

      – Стоп! – сказала Верка, сбрасывая вещмешок. – Что-то здесь не так… Точно! Подменил мешок, гад! Чувствую, легкий какой-то и по спине ерзает! И когда это ты, Зяблик, успел мне такую свинью подложить?

      – Разве? – Зяблик скорчил удивленную рожу. – Перепутал, наверно, ненароком…

      – Перепутал! Глаза твои бесстыжие! – наседала на него Верка. – Там же мои последние запасы спирта были! На черный день! На крайний случай! Чем я теперь дезинфекцию делать буду? Все выжрал?

      – Ну прости, Вера, – по всему было видно, что Зяблик и в самом деле раскаивается. – Мешки-то одинаковые. Их даже в родном мире не хочешь, да перепутаешь, не говоря уже об этой Синьке проклятой… Я по нужде недавно в сторону отошел, мешок развязал, а там сверху булькает что-то… Ну, понюхал, естественно. Обрадовался. Бывают же в жизни, думаю, приятные сюрпризы… Вот и приложился…

      – Если ты по нужде отходил, зачем мешок развязывал? – продолжала кипятиться Верка. – Ночной горшок в нем искал?

      – Вера, уймись, – Зяблик оглянулся по сторонам. – Не позорь меня перед высшими силами. Что они, интересно, о людях подумают? А дезинфекция твоя нам больше не понадобится. Сама же