Между плахой и секирой. Николай Чадович

жалко, я ничего такого наизусть не знаю, – опечалилась Лилечка.

      – Тебе это и не нужно… Воспевать страстную любовь – дело мужчин. А женское дело – страстно любить.

      – Ага! Хочешь сказать, что курицам не положено кукарекать? – возразила скорая на обиду Лилечка.

      – Ты, кажется, забыла, о чем у нас шел разговор, – набравшись смелости, напомнил Лева.

      – А ведь верно. – Лилечка озадаченно умолкла. – Ты сам все время меня сбиваешь. Так нельзя.

      – Больше не буду. – Лева нервно откашлялся и, чуть приоткрыв рот, наклонился к Лилечке.

      – А ты хоть раз целовался, певец страстной любви? – хихикнула Лилечка.

      – Целовался, – кивнул Лева.

      – С кем это, интересно? – Лилечка подбоченилась. – А ну, отвечай!

      – С тобой. На дне реки. Ты разве забыла?

      – Это меняет дело, – обреченно вздохнула она. – Ладно уж… Только губы-то не поджимай, не укушу.

      После первого поцелуя Лева почувствовал себя так, словно его укачало на карусели. Чтобы не упасть, он вцепился в Лилечку, и они вместе сели под куст, на котором наподобие флага победы полоскалось ее платье, кстати, уже почти сухое.

      – Ну что, понравилось? – спросила Лилечка шепотом, словно боялась, что их могут подслушать. – Еще?

      – Еще! – простонал Лева, чувствуя, как его покидает не только обычная рассудительность, но и разум вообще.

      – Ах какой ты хитрый… Но что уж тут поделаешь, раз начали… Только не надо меня руками лапать.

      С запоздалым стыдом Лева убедился, что его руки находятся совсем не там, где полагается быть рукам воспитанного человека – правая на чашечке Лилечкиного лифчика, левая на ее округлом и гладком бедре.

      Он попробовал было целоваться без рук, но не выходило. Прежней близости не хватало, что ли. Пришлось обхватить девушку за плечи. Впрочем, она сама, целуясь, обняла Леву за шею и даже запустила пальцы в его шевелюру.

      Невинная забава, начатая нашей парочкой под кустом, похоже, затягивалась, и Лилечка устроилась поудобнее, да так, что куда бы Лева теперь не тыкался губами, попадал только в ее лицо или шею.

      На лифчике что-то само собой отлетело (Лева себе такую вольность никогда бы не позволил), и бретельки сползли с плеч девушки. Она попыталась было что-то возразить, но сумела выдавить только нечленораздельное мычание – в этот момент ее язык находился в Левкином рту.

      Пространство для ласк сразу увеличилось – даже неискушенный в любовных утехах Лева догадался, как можно с приятностью использовать два эти сокровища, буквально свалившиеся ему в руки. Но прежде, чем припасть ртом к ее соскам – таким же алым, как и губы, – Лева, не лишенный дара эстетического восприятия, успел отметить, что за долгие годы эволюции природа не сумела создать ничего более гармоничного по форме, чем молодые женские груди.

      – Не надо, не надо… – шептала Лилечка, лобзая Леву в макушку, а сама все плотнее прижималась к нему и даже груди свои для его удобства поддерживала снизу ладонями.

      Старательно делая все то, к чему его побуждало неосознанное