Бриллиант из крокодиловых слез. Наталья Александрова

немедленно в постель! – Катя перепугалась не на шутку. – У тебя температура не меньше сорока градусов!

      – Сорок – это совсем не жарко… – пробормотал профессор, но закашлялся и послушно отправился в спальню.

      – Вот до чего доводит самолечение! – бросила ему вслед Катерина и схватила телефон.

      Дело в том, что профессор Кряквин был крупнейшим специалистом по Африке. Он изучал население Черного континента, культуру этого населения и его удивительные обычаи. Значительную часть жизни профессор провел на бескрайних африканских просторах и был принят в качестве полноправного члена в некоторые племена. Ничего удивительного, что когда под сырым петербургским небом у него начались насморк и кашель, Валентин Петрович прибегал к помощи традиционных африканских средств.

      – Это лекарство я получил от верховного колдуна племени козюмбра, – бормотал он, растворяя в стакане с водой подозрительный буро-зеленый порошок. – Оно непременно должно помочь. Здесь печень черного козла, яд змеи пуф-пуф и засушенные цветки колуханции прекраснолистной…

      Судя по всему, африканскому средству, которое там, в местах обитания племени козюмбра, помогает от желтой лихорадки, зеленой лихорадки, геморрагической лихорадки Эбола и жуткой болезни под названием «черный кузнечик», не по силам оказалось сладить с обычной петербургской простудой, и дело дошло до высокой температуры.

      И то сказать: в ноябре в Санкт-Петербурге ужасная погода. Целыми днями льет дождь, иногда с мокрым снегом. На асфальте этот снег немедленно превращается в грязную кашу, которую машины месят колесами. По мостовой изредка проезжают снегоуборочные машины и сбрасывают эту кашу с проезжей части на тротуар. Несчастным пешеходам, словом, достается все сразу: ледяной ветер срывает шляпы и бросает в лужу, головы поливает кислотный дождь, ноги мокрые по колено, потому что никакая обувь не выдерживает наших петербургских луж. А ведь еще надо ступать осторожней, чтобы не поскользнуться и чего-нибудь не сломать. Да, и желательно крепче держать портфели и сумки, чтобы их не вырвали шустрые злоумышленники.

      Так что профессор Кряквин вовсе не был исключением – в ноябре в Петербурге болеют все.

      – Немедленно в постель! – повторила Катерина и набрала номер поликлиники.

      Сначала она несколько минут слушала унылые гудки. Наконец гудки прекратились, раздался щелчок, и раздраженный женский голос проговорил:

      – Подождите!

      Трубку явно положили на стол, и тот же голос продолжил разговор, прерванный Катиным звонком:

      – Представляешь? Рубашку ему чистую каждый день подавай – это раз! Завтрак чтобы горячий – это три! И когда он отдыхает, чтобы я ходила исключительно на цыпочках! Тоже мне, олигарх нашелся!

      Кто-то невидимый сочувственно повздыхал, трубка брякнула, и голос вернулся к Кате:

      – Поликлиника!

      – Можно вызвать врача?

      – Нельзя! – рявкнула особа, не желающая ходить на цыпочках. – Вы, дама, на часы смотрели? Вы раньше где были? Врача можно вызвать только с восьми сорока пяти до девяти ноль-ноль. Такие вещи знать надо.

      – А если человек плохо себя почувствовал позже девяти ноль-ноль, что ему делать?

      Вообще-то Катя была женщиной спокойной, всегда всем довольной и предпочитала ни с кем не портить отношения. Однако сейчас ее обожаемому мужу было плохо, а в такие минуты Катя превращалась в свою полную противоположность. За своего Валека она готова была бороться с целым взводом спецназовцев, что там какая-то тетка из районной поликлиники.

      – Так что ему делать, ползти на кладбище? – Катерина начала закипать.

      – Необязательно на кладбище, – огрызнулась особа, – можно в крематорий.

      – А можно с вашим начальником поговорить? – процедила Катя, с трудом сдерживаясь.

      – По вашему голосу, дама, непохоже, что вы больны, – не сдавалась собеседница. – Успокойтесь, вы совершенно здоровы.

      – А я и не говорю, что больна! – Катя повысила голос.

      – Тогда зачем вам врач? Что вы время у занятых людей отнимаете?

      – Врач нужен не мне, а моему мужу профессору Кряквину!

      Услышав насчет профессора, собеседница неожиданно смягчилась и почти сочувственно поинтересовалась:

      – Температура какая?

      – Сорок и две десятых! – выпалила Катя. Десятые всегда придают вранью убедительность.

      – Ладно. – Особа пошелестела бумажками и милостиво изрекла: – Ждите, будет врач.

      Катя положила трубку, перевела дыхание и устремилась в спальню, чтобы проверить, как там Валек.

      Профессор, прикрыв глаза, лежал на кровати. Лицо его пылало, как племенной костер сенегальских охотников. Маленький, высохший от тропического солнца – от острой жалости к нему у Кати на какую-то минуту даже заболело сердце. Она подсела к мужу, подоткнула одеяло, проверила лоб. Неужели стал еще горячее?

      Валентин Петрович приоткрыл глаза и слабым голосом проговорил:

      – Катюша, так