Акулы из стали. Аврал (сборник). Эдуард Овечкин

олетнюю дружбу и доброту.

      Константину Соколову за острый глаз и твердую руку.

      Ольгу Крючкову за знание русского языка.

      Рауфа Харисыча – за Хафизыча.

      Всех моих сослуживцев и коллег за созданные и подаренные истории.

      Марка Нопфлера за лучший в мире фон для написания чего бы то ни было.

      Естественный отбор

      Первое, чему я удивился, попав в дивизию атомных подводных лодок, – простецкие отношения между людьми. Не панибратские, не неуважительные, а именно простые. Дежурный по дивизии, когда увидел, что я пытаюсь замаршировать в его рубку строевым шагом, замахал на меня руками:

      – Расслабься, сынок! Это тебе не парад!

      Ну как тут расслабишься – целый капитан первого ранга же сидит и что-то в журнале пишет.

      – Тащ капитан первого ранга! – начинаю торжественный доклад, как учили.

      – Да всё я знаю, – перебивает меня дежурный, – прибыл для прохождения и так далее. Кто по специальности-то?

      – Киповец, – говорю.

      – Жалко, что не минёр, я б тебя к себе забрал. Мне минёр позарез нужен. Не хочешь быть минёром? Хуле там – одна труба и три клапана.

      – Никак нет, – говорю, – я в механики хочу!

      – Ну, смотри, я тебя предупреждал. Пошли, отведу тебя к механикам.

      Поднимаемся на второй этаж штаба дивизии, там огроменный (мне тогда так показалось) коридор с кучей кабинетов.

      – Маслопупые! – кричит капитан первого ранга. – Я вам лейтенанта привёл!

      Откуда-то из кабинета выскакивают два офицера: один высокий, полный и бородатый капитан первого ранга (начальник электромеханической службы) и среднего роста худощавый капитан второго ранга (флагманский электрик).

      – Лейтенант! Ну наконец-то! – кричит бородатый. – Я уж думал, что опять нас кинут. Иди к нам в горячие объятия, лейтенант!

      Покидаю приветливого капраза и иду в кабинет к этим странным людям. Странные люди сидят и пьют чай на сваленных в кучу на столе схемах, бумагах и фрагментах скатерти.

      – Садись, лейтенант, – они смахивают с табуретки ещё какие-то схемы на пол. – Чай будешь?

      Конечно, я бы выпил чаю: непривычная жара и целый день на ногах то по штабам, то по автобусам.

      – Спасибо, – говорю, – но нет.

      – Стесняешься, небось, при таких-то шишках?

      – Есть немного.

      – А не надо! – говорит мне начальник электромеханической службы. – У нас тут всё по-простому. Если ты – гондон, то от нас быстро съебёшь, а если нормальный парень, то можешь с нами даже запросто и чай пить. Ты гондон?

      – Да нет, вроде нормальный парень.

      – Ну тогда садись и пей чай.

      Сидим пьём чай.

      – Какой у тебя средний балл? – спрашивают.

      – Четыре и шесть, четыре и семь где-то.

      – А ещё что есть?

      – Курсы военных переводчиков закончил.

      – Это тебе особенно в трюмах пригодится! – смеются. – В море-то ходить хочешь? Или на отстойник сейчас будешь проситься?

      – Конечно, хочу, чего бы я сюда ехал тогда?

      – Ну хуй тебя знает! А почему хочешь-то?

      – Ну… это… романтика там и всё такое.

      Опять ржут:

      – Рома-а-анти-и-ика-а-а!!!

      – Да это вы в романтике просто ничего не понимаете! – набираюсь я смелости, видимо, от чая.

      – О, наглый, это хорошо. На ТК-20 пойдёшь.

      НЭМС берёт трубку телефона и звонит:

      – Серёга! Метнись-ка мне быстрым оленёнком и вызови Хафизыча к телефону!.. Ну и что, что пенсионер? НЭМС сказал – оленёнком, значит – оленёнком. Попизди у меня ещё тут!

      Дышит в трубку.

      – Хафизыч! Ну, танцуй!.. Танцуешь там? Чо-чо. Лейтенанта тебе отрыл с боем. Что «спасибо!»? Не булькает твоё спасибо. Три литра мне должен теперь… Да ты ещё поплачь мне! Ага, «три» я тебе сказал, иниибёт! Счас пришлю его к тебе.

      Подводит меня к окну:

      – Вон, – говорит, – видишь «Акулы» стоят? Твоя третья слева. Иди.

      Иду. На пирсе лысоватый человек татарской наружности орёт на матроса с автоматом:

      – Да ты знаешь, как у нас ебут? За хвост – и об палку! Ещё раз, блядь, увижу, и дорогая не узнает, какой у парня был конец!

      Поворачивается ко мне. На бирке написано «КБЧ-5». Он самый, значит.

      – Ну, добро пожаловать на борт, лейтенант.

      Спускаемся в центральный.

      – Вот, – показывает механик на самый большой пульт в ЦП, – это твой «Молибден», у нас он называется «пианино». Единственное, что мне от тебя нужно, чтоб ты на нём хуярил, как Ван Клиберн на пианине! Всё остальное – пыль и суета. Пошли пульт ГЭУ покажу.

      Спускаемся в восьмой. Механик со мной на прицепе врывается в какую-то каюту. В каюте в обнимку с перегаром спит тело.

      – Вот,