Война и мы. Юрий Мухин

Собралась там ровно десятая часть прорвавшихся – 110 человек.

      Я спрашивал его, какую награду он получил за спасение знамени части.

      Отец только усмехнулся. За все эти бои его отметили только немцы, сбросив в конце обороны Одессы бомбу недалеко от отца, от осколка которой он получил тяжелое ранение в голову, настолько тяжелое, что очнулся от него только в Новороссийске. Правда, он говорил, что вроде помнит, как его везли на пароходе из Одессы и как какая-то женщина не отходила от него, поддерживая ему голову, страдающую от качки.

      О наградах

      Кстати, о знаменах. В художественной литературе о войне спасение знамени части – довольно любимая тема, и если герой не погиб, то его обязательно награждают.

      А в жизни нет. Как-то я ехал в поезде, и мне попался попутчик – симпатичный старичок. Мне он был еще более симпатичен, потому что немногочисленные орденские планки на его пиджаке начинались медалью «За отвагу». Оказался главным бухгалтером колхоза и довольно словоохотливым.

      Он начал службу писарем зенитной части в Белоруссии. Начало войны для него было таким же беспорядочным, как и у отца. Их часть тоже отступала, в Березине они утопили свои орудия, в беспорядке отступления штабная машина, в которой они ехали и в которой находилось знамя, отбилась от своих, кончился бензин. Он и другой писарь подожгли машину, взяли знамя и пешком, через много дней вышли к своим, причем нашли свой штаб. И за это вы получили медаль «За отвагу»? – поинтересовался я. (Ведь если они вышли к штабу, то было кому заполнить представление к награде.) Что вы, – запротестовал главбух, приятно удивившись, что я разобрался в его наградах, – в машине сгорели хромовые сапоги комиссара, так он еще и попрекал, что мы вместе со знаменем не вынесли их.

      А медаль старичок получил так. Его назначили командиром расчета 37-мм зенитного орудия, и он всю войну простоял с ним на охране какого-то важного моста.

      Кстати, интересен подход разных родов войск к одним и тем же опасностям. Пехота считает, что артиллеристам легче, так как они у нее в тылу. Артиллеристы говорят: «Хорошо в пехоте, сходил раз в атаку, и если не убили, то отдыхай полгода в госпитале. А тут таскай, таскай на себе эту пушку, пока тебя бомбой не накроет». Пехота приспосабливается к обычному для нее артиллерийскому обстрелу, различает по звуку летящего снаряда степень опасности, понимает, что такое артиллерийская «вилка». Но пехота не любит авиационной бомбежки, которая была для нее в ту войну все-таки не очень частой, поскольку передний край как цель для авиации не слишком выгоден. А мой собеседник был зенитчик, его-то как раз и бомбили чаще всего. Он утверждал, что снаряд страшнее – снаряда не видно. А бомба в полете хорошо видна. Можно присмотреться, куда она летит. И даже если летит прямо на тебя – тоже ничего страшного. Надо всегда помнить, откуда ветер дует, побежать навстречу ветру и залечь. Бомбу ветром отнесет, и ты отбежал – уже взрывная волна не сильно ударит, а осколки через тебя перенесет.