Батальоны просят огня (сборник). Юрий Бондарев

к землянкам вслед за Кондратьевым.

      – Зачем ты пристал к ней? – заметил Елютин миролюбиво.

      – Верно, – произнес Бобков с тяжеловесной защитой. – Ей тут среди нас тоже не мед. И не наше дело ей советовать.

      – Капитана жалко, – ответил Кравчук, тоскливо глядя Шуре в спину.

      Кондратьев между тем подошел к своей землянке, вырытой на берегу, – соблюдая субординацию, Кравчук приказал отрыть ее отдельно, – и тут же увидел в дверях соседней землянки телефониста Грачева.

      – Товарищ старший лейтенант, к телефону!..

      – Кто?

      – Полковник Гуляев! Немедленно!

      В землянке расчета, на ворохах листьев, укрывшись шинелями с головой, упоенно храпели несколько солдат – отсыпались после беспокойной ночи. Связист Грачев, присев на корточки у телефонного аппарата, вежливо подул в трубку.

      – Товарищ четвертый, шестой здесь. Передаю.

      Кондратьев взял нагретую трубку, покашлял от волнения.

      – Кто это там кашляет? – строго произнес отдаленный голос полковника Гуляева. – Ты говори, а не кашляй. Как дела? Почему редко докладываешь?

      – Все в порядке пока, товарищ четвертый.

      – Не верю. Харчей нет? Жрать нечего? Докладывай!

      Кондратьев только кашлянул тихо.

      – Опять кашляешь? Говори, нет харчей? Что ты, ей-богу, как барышня кисейная? Спишь, никак?

      – Нет, – сказал Кондратьев.

      – Потерпите! Ночью буду сам. И не один. Старшину вашего… этого… как его?.. Цыгичко… вплавь погоню. К чертовой матери!

      – Плавать он не умеет, товарищ четвертый, – слабо улыбнулся Кондратьев.

      – Не переплывет – туда ему и дорога! Теперь вот что. Здесь все готово. Слышишь, шестой! Сам поймешь. Ночью папиросники и самоварники у тебя будут. С линией. Сейчас, главное, точки замечай. Заноси. Используй день. Понял, голубчик?

      – Понял, товарищ четвертый.

      – Ну, то-то. Действуй!

      Все понял Кондратьев из этого разговора: и то, что ночью готовились переправа и прорыв; и то, что ночью прибудут артиллеристы и минометчики со связью от левобережных батарей и что занести надо в схему огня цели, которые можно заметить отсюда.

      Кондратьев поднялся по вырубленным земляным ступеням на самую высоту берега, скользнул, пригнувшись, в траншею. В десяти шагах справа, в конце кустарника, стояли орудия, приведенные к бою. Солнечно было здесь, на высоте, и тихо. Часовой, разнежась в тепле, лежал на бровке и, свесив голову, прислушивался к чужому разговору в ровике. Ровик этот соединялся с ходами сообщения пехоты, был глубоко вырыт в виде тупого угла для удобного обзора. Командир взвода управления, младший лейтенант Сухоплюев, необычайно большого роста, в куцей телогрейке, горбился подле стереотрубы – отросшие каштановые волосы спадали на воротник, – прогудел юношеским баском:

      – Кто там?

      И как бы нехотя обернулся, длинное молодое лицо ничего не отразило; был он сдержан, чуть высокомерен, никогда не улыбался никому.

      – Наблюдаете? – спросил