Батальоны просят огня (сборник). Юрий Бондарев

азартный, с солью пота на гимнастерках в тот момент, когда человеческие чувства предельно оголены, когда ничего в мире нет, кроме ползущих на орудия танков. Ермаков любил эти минуты и, не задумываясь, не жалел ни себя, ни людей: он честно рисковал, честно был там, где были все. Он верил в справедливую жестокость судьбы. В жестокость к тем, кто был уверен, что каждая взвизгнувшая пуля летит в него. На войне много раз было это «всё», и сейчас это новое «всё» не угнетало, не беспокоило его опасностью – наоборот, он чувствовал подъем духа, возбуждение.

      – Жорка, не отставать! – крикнул Ермаков, хлестнув коня, и разом стало холодно глазам от хлынувшего из тьмы ветра.

      – И не думал даже, – ответил Жорка, на рыси притирая вплотную коня к стремени капитана, – как часики, успеем.

      Ему нравился этот Жорка, ясный, спокойный, как летний день, и он спросил весело:

      – Жуешь всё? Есть галеты?

      – Всё вашим артиллеристам оставил. Карманы чисты, как душа.

      – Черт бы тебя взял, – неопределенно сказал Ермаков.

      В землянке штаба батальона никого из офицеров не застали. Единственный телефонист, устало дремавший на соломе возле аппарата, сонным голосом сообщил, что роты полчаса назад снялись, а он по приказу уходит отсюда минут через двадцать.

      Ермаков спросил:

      – Связь с артиллеристами, что на острове, есть?

      – А на кой нам с ними-то, товарищ капитан? Только со штабом полка. И то снимаемся.

      Ермаков раздраженно выругался, взглянул на фосфоресцирующий циферблат ручных часов (подарок наводчика Елютина), подозвал Жорку, державшего в поводу лошадей.

      – Мигом скачи в батарею к Кондратьеву. Скажешь: в мое распоряжение Кравчука, Бобкова, Скляра и… Шуре – ни слова. Всех посадить на лошадей.

      – Есть!

      – Подожди. Встретимся в Золотушине. Это по дороге вдоль Днепра. На юг. Через час быть там. Ни минуты опоздания. Я в артполк. Ну, как ветер!..

      В четвертом часу ночи прямо на огневых позициях артполка, стоявшего в лесу, Ермаков снял два орудия с полными расчетами.

      Здесь уже знали приказ Иверзева. Орудия были приведены в походное положение, заспанные, ничего толком не понимающие солдаты жались кучками на станинах[13], зябко кутались в шинели. Командир батареи капитан Ананян, с осиной талией и тонкими усиками, и молоденький командир взвода лейтенант Прошин были тут же, на огневой. А когда Ермаков подал команду «на передки»[14], и расчеты забегали, выкатывая орудия из двориков[15] и, звеня вальками[16], упряжки подкатили передки к огневым, тогда капитан Ананян сказал:

      – Помни, как сдаю тебе орудия и людей, так и получаю. Понял меня?

      Ермаков ответил:

      – Лейтенанта Прошина я мог бы не брать. Пусть остается в батарее.

      – Но это же мой взвод, товарищ капитан! – умоляющим голосом заговорил лейтенант. – Я прошу вас, очень… Мне надо быть с людьми.

      – Совершенно верно, – подтвердил серьезно Ананян.

      Ермаков

13

Стани́на – основание, на котором укреплено орудие, пулемет; лафет.

14

Передо́к – двухколесная повозка, сцепляемая с лафетом и служащая для перевозки артиллерийского орудия.

15

Дво́рик – часть орудийного окопа, углубление в грунте для размещения орудия.

16

Валёк – деревянный или металлический цилиндр, используемый в качестве катка.