Вавилон. Маргита Фигули

если оно служит богу богов Мардуку, – подтвердил верховный жрец, – стыдно говорить здесь о бесчестности. Таблицы надо приготовить немедленно и вывесить на городских воротах. И жертвоприношения – кровью, огнем и золотом – тотчас будут возложены на алтари храмов.

      – Во всех храмах или только в святилищах Мардука? – отозвался бару, всегда поддерживавший Улу.

      – Конечно, только в святилищах Мардука, – сказал замару, хотя Исме-Адад еще раздумывал над этим.

      – Это несправедливо, – возразил Улу, – жрецы в других храмах бедствуют, тогда как мы…

      – Это справедливо, – строго перебил его Исме-Адад, – только мы одни служим богу богов.

      Улу давно уверился в алчности служителей Мардука, готовых драться за лакомый кусок даже со своими собратьями. О святилищах других богов вспоминали только тогда, когда от самих храмов требовались пожертвования, но едва речь заходила о приеме даров, как немедленно оказывалось, что все предназначено святилищу Мардука.

      Всю жизнь его приучали считать такой порядок единственно справедливым. Но, мужая, Улу подходил к поступкам людей с иными мерками, чем те, что были приняты в Эсагиле. На собственных весах он взвешивал деяния людей и пришел к выводу, что они далеки от понятий любви, правды и добра и что бог любви, правды и добра должен их отвергнуть. Вавилон не знал такого бога, но Улу интуитивно ощущал его присутствие в бескрайних просторах мира. Возможно, таким божеством был даже Мардук, заветные желания которого служители его культа извратили, сделав Мардука богом гнева и жестокости.

      Улу с отвращением смотрел на присутствующих и с еще большим отвращением слушал их. Ему казалось, что он задохнется, если проведет с ними еще хоть минуту. Он невероятно устал и не в силах был выносить больше злокозненные и корыстные речи своих собратьев. У него кружилась голова от дурманного дыма благовонных трав, курившихся в золотых чашах в честь небожителей. Он даже сам не мог толком понять, от этих ли курений или от переживаний ему дурно до тошноты.

      Он положил руку на лоб и встал.

      Верховный жрец задержал его:

      – Брат Улу, с некоторых пор мне непонятно твое поведение. Объясни, что тебя тревожит, ты ведь сам зачитал нам договор Эсагилы.

      Улу чувствовал, как дух непокорности сейчас захлестывает его и вынуждает вступить в открытую борьбу.

      Он собрал все свое мужество и сказал:

      – Прочитав вслух эти предложения, я всего лишь исполнил свои обязанности доверенного, а вовсе не потому, что я принимаю их. Напротив, я с ними не согласен.

      Все в недоумении уставились на него, лишь верховный жрец, хотя его бросило в пот, пытался сохранить хладнокровие и сказал подчеркнуто мирным тоном:

      – Помогите ему, братья. От жары у него помутился рассудок. Выведите его на воздух.

      Исме-Адад думал избавиться от него, но Улу с непреклонным и решительным видом продолжал:

      – Надо сказать народу правду. Не пристало наживаться на опасности, которую сами же мы и накликали.

      Исме-Адад повторил:

      – Выведите