А зори здесь тихие… (сборник). Борис Васильев

войны. Жила, затянутая ремнем. На самую последнюю дырочку затянутая.

      Перед маем расчету досталось: два часа вели бой с юркими «мессерами». Немцы заходили с солнца, пикировали на счетверенки, плотно поливая огнем. Убили подносчицу – курносую, некрасивую толстуху, всегда что-то жевавшую втихомолку, легко ранили еще двоих. На похороны прибыл комиссар части, девочки ревели в голос. Дали салют над могилой, а потом комиссар отозвал Риту в сторону:

      – Пополнить отделение нужно.

      Рита промолчала.

      – У вас здоровый коллектив, Маргарита Степановна. Женщина на фронте, сами знаете, – объект, так сказать, пристального внимания. И есть случаи, когда не выдерживают.

      Рита опять промолчала. Комиссар потоптался, закурил, сказал приглушенно:

      – Один из штабных командиров – семейный, между прочим, – завел себе, так сказать, подругу. Член Военного совета, узнав, полковника того в оборот взял, а мне приказал подругу эту, так сказать, к делу определить. В хороший коллектив.

      – Давайте, – сказала Рита.

      Наутро увидела и залюбовалась: высокая, рыжая, белокожая. А глаза детские: зеленые, круглые, как блюдца.

      – Боец Евгения Комелькова в ваше распоряжение…

      Тот день банным был, и когда наступило их время, девушки в предбаннике на новенькую как на чудо глядели:

      – Женька, ты русалка!

      – Женька, у тебя кожа прозрачная!

      – Женька, с тебя только скульптуру лепить!

      – Женька, ты же без лифчика ходить можешь!

      – Ой, Женька, тебя в музей нужно! Под стекло на черном бархате…

      – Несчастная баба, – вздохнула Кирьянова. – Такую фигуру в обмундирование паковать – это ж сдохнуть легче.

      – Красивая, – осторожно поправила Рита. – Красивые редко счастливыми бывают.

      – На себя намекаешь? – улыбнулась Кирьянова.

      И Рита замолчала: нет, не выходила у нее дружба с помкомвзвода Кирьяновой. Никак не выходила.

      А с Женькой вышла. Как-то сама собой, без подготовки, без прощупывания: взяла Рита и рассказала ей свою жизнь. Укорить хотела отчасти, а отчасти – пример показать и похвастаться. А Женька в ответ не стала ни жалеть, ни сочувствовать. Сказала коротко:

      – Значит, и у тебя личный счет имеется.

      Сказано было так, что Рита – хоть и знала про полковника досконально – спросила:

      – И у тебя тоже?

      – А я одна теперь. Маму, сестру, братишку – всех из пулемета уложили.

      – Обстрел был?

      – Расстрел. Семьи комсостава захватили и – под пулемет. А меня эстонка спрятала в доме напротив, и я видела все. Все! Сестренка последней упала: специально добивали…

      – Послушай, Женя, а как же полковник? – шепотом спросила Рита. – Как же ты могла, Женя?

      – А вот могла! – Женька с вызовом тряхнула рыжей шевелюрой. – Сейчас воспитывать начнешь или после отбоя?

      Женькина судьба перечеркнула Ритину исключительность, и – странное дело! – Рита словно бы