Крылатый сфинкс, печальный цербер. Антон Леонтьев

себе несуществующего друга – мальчика в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами. Мальчика, которого нет в природе.

      Однако она имела право так поступить, она пыталась уберечь сына от опасности – своего сына!

      – И о чем вы говорите с… с ним? – спросила Наталья, чувствуя, что во рту у нее пересохло.

      – О разном, – протянул Кирюша. – Только я не могу рассказать тебе, о чем именно. Я дал ему слово, что не расскажу о нем, а видишь, уже его нарушил. И он обидится. И разозлится. А когда он злится, то он… То он… То он становится очень странным! Очень!

      Наталья обернулась, словно ожидая увидеть в глубине заброшенного сада мальчика в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами. Но никого она, конечно же, не заметила, потому что они были в саду одни.

      Или все же нет?

      – Но ты можешь мне сказать, сынок… Маме ты можешь сказать все. Тем более твоего друга сейчас нет, он нас не слышит…

      Кирюша, повернувшись к ней, произнес:

      – Он нас все равно слышит, мамочка… Он такой, он умеет. Он… Дело в том… Дело в том, что он не совсем обычный мальчик…

      Чувствуя, что пульс у нее резко ускорился, Наталья прошептала:

      – Не совсем обычный? Но что это значит? Он что, инвалид? Или сирота?

      Кирюша взглянул на нее и ответил:

      – Нет, просто этот мальчик…

      А потом смолк, развернулся и крикнул:

      – И так ведь всегда, мамочка! Ты всегда получаешь то, что хочешь! Он же запретил мне говорить о нем и о том, о чем мы с ним беседуем, а ты меня заставила это сделать. Ты плохая, мамочка, плохая!

      Наталья, положив Кирюше руку на плечо, попыталась привлечь сына к себе и поцеловать, но он вырвался и, плача, закричал:

      – Ты плохая, мамочка! Зачем я это тебе сказал? А если он больше никогда не придет, то я лишусь своего единственного друга?

      Наталья увидела, как сын схватил жука, который полз по странно изогнутому, засохшему стеблю внутри чаши, бросил его на землю и раздавил. До нее донесся смачный, неприятный звук, как будто что-то лопнуло. Она поняла, что это был панцирь насекомого.

      – Кирюша, сынок, что такое… – пролепетала она, а мальчик, рыдая, побежал прочь. Наталья устремилась за ним, а когда заворачивала за угол дома, отчего-то обернулась – и на мгновение ей показалось, что там, в глубине сада, застыла невысокая фигурка с белыми, как у альбиноса, волосами. Но когда она через мгновение снова взглянула в ту сторону, то ничего уже не увидела. Наверняка игра воображения, вызванная странными рассказами сына.

      – Кирилл, стой! Стой, я тебе сказала! – крикнула она, выбегая с территории их участка на дорогу. Фигурка сына мелькала где-то впереди. Внезапно из-за угла вывернул допотопный «Мерседес», и мальчик едва не угодил под колеса.

      Наталья бросилась к сыну, который, не шевелясь, лежал на дороге. Схватив его, Наталья ожидала увидеть все что угодно: море крови, переломанные кости, дергающиеся в конвульсиях губы.

      Но Кирюша был цел и невредим и отделался лишь испугом. Плача на плече