Мятежный Петербург. Сто лет бунтов, восстаний и революций в городском фольклоре. Наум Синдаловский

фольклорными наименованиями географических объектов на территории будущего Петербурга, многие из которых впоследствии получили официальный статус.

      Мы знаем также, что появление фольклора чаще всего связано с тем, что официальная историография часто страдает тремя недугами: она либо лжёт, либо умалчивает, либо искажает информацию. Особенно опасны рецидивы лицемерия, которые приводят к недосказанности в лучших традициях ханжеской морали: «Говорить правду, только правду, но не всю правду». А это неизбежно влечёт искажение или извращение фактов.

      В полной мере это касается одного из самых трагических периодов российской истории – 1917 года. Родившись в результате таких драматических событий, как крушение освящённого вековыми традициями государственного строя, раскол общества на два непримиримых лагеря и утрата религиозно-нравственных ориентиров, большевистская Россия буквально сразу после революции приступила к созданию новой идеологии, смысл которой сводился к простейшим формулам: «Кто не с нами, тот против нас» и «Мир хижинам, война дворцам». Основной задачей советской историографии стала максимально возможная героизация и романтизация известных событий. В такой интерпретации дикий бунт легко превращался в цивилизованную революцию, бессудные расправы возводились в степень революционного правосудия, грабежи назывались экспроприацией, а террористы, бомбисты и грабители становились героями и романтиками революции. Их имена присваивались городам и поселкам, улицам и производственным предприятиям, пионерским лагерям и больницам. Растиражированные на сотнях и сотнях адресных табличек, в школьных учебниках и на картах, они внедрялись в сознание поколений и становились образцами для подражания.

      Перед большевиками стояла задача идеологически выверенного образования народных масс, совершенно не знакомых с теорией и практикой большевистского движения. В сознание народа надо было внедрить имена и образы партийных и советских деятелей, чтобы исключить казусы, подобные тому, что случился, если верить фольклору, в 1918 году. Согласно одной из легенд послереволюционного Петрограда, тогда Петроградский губисполком получил телеграмму из Царского Села, из которой следовало, что после бегства белогвардейцев в одном из прудов Екатерининского парка нашли сброшенный с пьедестала обезображенный бюст Карла Маркса. В Царское Село спешно направили комиссию во главе со скульптором Синайским, автором одного из первых памятников основателю марксизма, созданного в рамках ленинского плана монументальной пропаганды. К приезду высокой комиссии бюст уже установили на постамент и укрыли белоснежным покрывалом. Предстояло его вторичное торжественное открытие. Под звуки революционного марша покрывало упало, и Синайский в ужасе отшатнулся. Перед ним сладострастно улыбался, склонив едва заметные мраморные рожки, эллинский сатир – одна из парковых скульптур Царского Села. Синайский, как рассказывает легенда, осторожно оглянулся вокруг, но ничего, кроме неподдельного революционного