Агент немецкой разведки. Евгений Сухов

и тощий вещмешок, болтавшийся за плечами, выдавали в нем недавнего курсанта. И если бы не медаль «За отвагу» с полуистертой муаровой лентой, младшего лейтенанта вполне можно было бы принять за простоватого, не нюхавшего пороха новобранца, впервые попавшего в прифронтовую полосу.

      – Ну, еду, – ответил сержант.

      – Меня прихватишь?

      – Это как майор скажет…

      – А где он?

      – Да вон идет, – повел сержант подбородком в сторону двухэтажного здания без крыши, на первом этаже которого расположился эвакогоспиталь.

      Младший лейтенант повернул голову и увидел подходящего к полуторке коренастого крепкого майора.

      – Младший лейтенант Ивашов! – как и положено, начал по форме курносый. – Разрешите обратиться?

      – Обращайтесь, – разрешил майор, с интересом глянув на подошедшего.

      – Вы ведь до Кияницы едете… Не возьмете меня?

      – Садись! – кивнул майор. – Только дороженька туда – аховая, танками вся разворочена. Так что держись крепко!

      – Спасибо, – улыбнулся младший лейтенант и одним рывком закинул натренированное легкое тело через неоткидные борта полуторки.

      Зарычав, машина тронулась. Устроившись на дощатый пол кузова, поближе к кабине, и все равно подскакивая на кочках и выбоинах некогда асфальтовой дороги, младший лейтенант стал смотреть по сторонам…

      Город Суджа понемногу остывал от боев (прошло уже четыре месяца, как его отбили в ходе харьковской наступательной операции силами Воронежского фронта), постепенно налаживалась гражданская жизнь. Проехали мимо восстановленной водокачки, немного в стороне от которой работал кирпичный завод, а из-за развалин проглядывал пивной ларек. Далее дорога лежала через центр, основательно разрушенный. Отступая, не иначе как в бессильной ярости, в начале марта сорок третьего года, то есть почти четыре месяца назад, фрицы взорвали здания средней школы, райисполкома, Троицкий храм, маслозавод и несколько каменных жилых домов. Многие дома попросту сгорели, подожженные отступающими вместе с немцами полицаями. Педучилище, больница с пастеровской станцией и санбаклабораторией, большая библиотека, где ранее размещался дом призрения, две аптеки, почтовое отделение, мельница, построенная еще лет двести назад, и несколько десятков жилых домов превратились в головешки и обугленные остовы, мало похожие на бывшие строения.

      Проехали мимо сгоревшего склада-зерно- хранилища. Возле него сосредоточенно копошились люди с котелками и мятыми кастрюлями, разгребая головешки и пепел в надежде найти под обуглившимся верхним слоем горсть-другую уцелевшего зерна. На куске спасшейся стены, торчащей как клык в беззубом старческом рту, висела покосившаяся и почерневшая табличка: «ул. К. Либкнехта».

      А вот потянулся городской парк. Он, скорее, был похож на запущенную подожженную свалку с выросшими среди груд мусора деревьями. В нем, по всей видимости, еще долго не будет танцев под духовой оркестр, а в летнем кинотеатре, превратившемся в груду головешек, еще не скоро начнут вновь крутить любимую публикой картину «Волга-Волга».

      Зрелище, представшее взору младшего лейтенанта Ивашова, было весьма неприглядным и удручающим.

      Наконец выехали из города. Проехали примыкающую к нему слободу, тоже изрядно разоренную, с несколькими уцелевшими среди пепелища зданиями. Дорога стала петлять, дважды пришлось объезжать по полю большие воронки от гаубичных снарядов, где полуторка часто буксовала, а пару раз вообще едва не застряла. И только километров через десять дорога выровнялась и убегала по прямой до самой Юнаковки. Транспорта навстречу попадалось мало: за всю дорогу проехал один «Виллис» да несколько полуторок и «трехтонок». Зато в направлении Кияницы одна за другой следовали крытые грузовики. Были среди них и наши «трехтонки», и мощные американские трехосные «Студебеккеры», на которые вместо положенных двух с половиной тонн грузили все три, а то и более, и «Доджи», на которые вместо трех четвертей тонны грузили полновесную тонну, плюс цепляли пушку или прицеп с боеприпасами весом тонны в полторы-две.

      После Юнаковки дорога снова начала петлять, будто бы спьяну, до самого поселка Марьино. А потом пару километров – и Кияница. Село, которое больше походило на солдатский бивуак, нежели на бывшее волостное поселение.

      На въезде в село стоял контрольно-пропускной пункт, запирающий дорогу полосатым столбом. К нему выстроилась очередь из нескольких десятков машин. Младший лейтенант Ивашов не стал дожидаться, когда их полуторка займет место у пропускного шлагбаума. Он спрыгнул на землю, размял ноги и спину после почти полуторачасового подскакивания на заднице с маятниковым качанием из стороны в сторону, поблагодарил майора и сержанта, что подбросили до места, и потопал пешочком, обходя крытые брезентом грузовики.

      На КПП у него потребовали предъявить документы. Какой-то долговязый старший лейтенант из комендантской роты долго читал воинское предписание, и еще дольше – военный билет, щупая его пальцем, поглаживая и что-то высматривая. Верно, наличие тайных знаков, которые у документа, несомненно, имелись.

      Наконец