Одна любовь на двоих. Елена Арсеньева

ухмыльнулся.

      – Чего ты там? – насторожился хозяин. – Что говоришь, я не расслышал?

      – Говорю, спешить надобно! Народ собрать и идти на барскую усадьбу не поздней полудня! А то припрячут они концы в воду – не сыщешь потом. Зароют Ерофея где-нибудь в лесу – ищи-свищи!

      – Сейчас же сбегаю за Ганькою, – засуетился хозяин. – Живой ногой!

      – Не мешкай, – посоветовал на прощание ночной гость и канул в темноту.

* * *

      – Барин Петр Иваныч, изволь пробудиться, – долетел из-за двери взволнованный голос.

      Петр приоткрыл глаза:

      – Ты, Ефимьевна? Чего ломишься?

      – Дозволь взойти, – настойчиво сказала ключница.

      – Ну входи, – зевнул Петр. – А ты пошла! – И небрежным шлепком, словно пригревшуюся кошку, согнал с постели спавшую у него под боком Лушку.

      Та спросонья соскочила в чем мать родила, сонно потянулась, сонно огляделась…

      – Прикрылась бы, бесстыжая, – ухмыльнулся Петр. – Чай, не одни.

      – Да велика беда, – безразлично сказала, входя, Ефимьевна, – не видала я голых девок, что ли, в твоей почивальне?! По мне, так хоть и по деревне пускай так ходят, не моя забота, не моя печаль. Вели девке вон идти, разговор есть.

      – Брысь, Лушка, – снова велел Петр, и девка, еще не вполне проснувшись, побрела вон, едва дав себе заботу подобрать с полу рубаху и сарафан.

      Петр проводил взглядом ее увесистый зад и довольно улыбнулся ночным воспоминаниям.

      – Ну что? – повернулся он к Ефимьевне. – Сладилось, надо быть? Ох, повертится теперь у меня племянничек Анатолий! Все Славины теперь повертятся! Небось ему столичную невесту уже присмотрели. А делать нечего – придется грех прикрыть, на Феньке жениться. И не видать ему приданого никакого! Ну, может, десяток душ отжалею, а тех, что отцом завещано, земель не дам. Ничего, и без них женится, а нет – ославлю на весь уезд!

      Тут Петр наконец оторвался от мечтаний и удосужился обратить внимание на хмурое лицо Ефимьевны.

      – Ну, чего накуксилась? – спросил настороженно. – Что не так?!

      – Да все не так, батюшка Петр Иваныч, все не сладилось, – уныло пробормотала ключница.

      – Полно врать! – привскочил он. – Я сам видел, как Фенька туда пошла, а воротилась она лишь под утро, еле живая, я даром что Лушку канителил, все же слышал, как ты охала, да ее поддерживала, да твердила, мол, осторожней, барышня, не споткнись! Видать, крепко ее жеребец славинский уходил! На рубахе-то следы остались? Под нос ему сунуть: теперь, мол, не отвертишься от женитьбы!

      – Ох, все не по-нашему вышло, – тяжело вздохнула Ефимьевна. – За полночь решила это я поглядеть, как там у них, а тут, гляжу, барышня на лестнице сидит, да вся в слезах, едва живехонька. И ну, плача, рассказывать, как она по вашему наущению в боковушку пошла, а там… а там…

      – Ну, что там? – нетерпеливо спросил Петр. – Да говори, чего солому жуешь?!

      – Вы ей сказали, мол, на постель ложись…

      – Знаю, что я ей сказал! – гневно воскликнул Петр. – И что?!

      – А то, что постель уж