Плеть темной богини. Екатерина Лесина

трое парней, одинаково подкачанных, одинаково подстриженных и одетых, поспешили согласиться и тоже пнули стену. И громко заржали, когда отвалившийся с потолка кусок штукатурки шлепнулся на голову долговязой девице. Та взвизгнула, отскочила, принялась отряхиваться.

      Длинная и нескладная, с растрепанными волосами какого-то неопределенного пегого цвета, чуть более выгоревшими на макушке и темными на концах, в теплом, под горло, свитере и мешковатых джинсах, в круглых совиных очках, девушка была отчаянно некрасива, и рыжая тотчас сделала вывод:

      – Дура. Убожище.

      – Сама дура, – огрызнулась очкастая, поправляя съехавшие набок очки. Волосы откинула, подбородок выпятила и посмотрела на окружающих сверху вниз, будто это они, и рыжая, и парни-близнецы, и Юленька, были несчастны и достойны сочувствия. – Гэспажа нашлась.

      Как она потом с этим своим «гэ» боролась, вытравливая, выкорчевывая, выдирая из себя… но в тот момент «гэспажа» всех и добила.

      Кличка к Лядащевой прилипла намертво, вместе с Магдиной ненавистью.

      Но это случилось потом, позже, а тогда в коридоре, когда уставшая Юленька уже почти готова была сесть на грязный пол, дверь открылась, и пухлощекая дама в строгом черном костюме велела:

      – Заходите по двое.

      Стоило ли говорить, что в стихийно возникшей очереди Юленька оказалась последней. А Магда – предпоследней.

      – Чего так? – поинтересовалась она, ногой подпихивая грязный рюкзак к стене.

      – Ну… просто, – ответила Юленька и неожиданно для себя пожаловалась: – Оно всегда так. Бабушка говорит, что я – слабая.

      – И ты, значит, с бабушкой живешь?

      – Да. А ты?

      – А я сама по себе. Меня Магдой звать.

      – Юленька, – Юленька коснулась пальцами бледной, но сухой и горячей Магдиной кожи, легонько сжала ладонь, отметив про себя, что та узкая и красивая. А у самой Юленьки, по бабушкиному мнению, руки простоваты, да еще и с веснушками.

      – Слушай… – Магда задрала подбородок и поскребла шею, тоже пожаловавшись: – Чешется, блин. Посмотри, чего тут.

      Оттянув горловину, она наклонилась:

      – Вот тут.

      Юленька послушно посмотрела и, увидев мелкую красную сыпь на бледной коже, расстроилась.

      – Раздражение, значит. Блин, – Магда и запястье почесала, задумчиво повторив все то же привязавшееся слово: – Блин.

      – А… а ты сними. Свитер сними. Бабушка говорит, что если на вещь аллергия, то нужно от вещи избавляться.

      Юленька вздохнула, припомнив, что бабушка вообще очень легко избавлялась от вещей. И от шелкового покрывала с желтым тигром, и от деревянного веера, что раскрывался с тихим шелестом, позволяя любоваться сложнейшими узорами, и от лохматой шали с брошью-камеей…

      – А одевать я что буду? – возразила Магда.

      – Надевать.

      – Чего?

      – Правильно говорить «надевать».

      От Магдиного гнева, вспыхнувшего на бледной коже,