Ничтожно маленькая Аэйровия. Ника Никулина

«Работа, дела, время» – передразнивает он меня. – Нет поныне этого у тебя. Глава и начальник ты наш отныне. Должен ты нами, нечестивыми, руководить. Картошку ежели так расти оставить, веселья не сыскать. Бишь тоби не уверить тебе меня решение переиначить, – говорит криккенер с ожесточением. Затем проходится по залу и смягчает тон. – Коли сложно свыкнуться тебе с работой новой, на порах первых сидеть ты можешь, не делая ничего. Ни-че-го! Себе вообрази, что ты – кукла фарфоровая ряженая, под стекло поставленная. Задорно, да? Бишь тоби я пока – короносец подлинный. Но в раж войдешь – уступить изволю. Не падкий я на власть отнюдь. Скумекай ты, скумекай! Задорно выйти должно, коли криккенеры будут с даэйгорами заодно. В Астрале ведь незыблемом не воюют расы так ожесточенно. А мы? Мы хуже чтоль их? Не задорно, не задорно, однако. Крушить да громить надоело! – Эйрефор умолкает и махает на меня рукой. – Что гутарить мне с тобой? Непонятливый ты, не задорный, однако. Узреть ты должен сам. Не прозреешь коли – от старости в ящик сыграешь.

      И уходит.

      Опять вздыхаю. А затем тупо смотрю в одну точку и молчу. Такое создается впечатление, что Всетворец мне не позволяет жить своей жизнью. Нет, в судьбу верить я отказываюсь, но эта закономерность начинает доставать. Вот и что делать? Вспоминаю то время, когда мне было пятнадцать лет. Ужаснейшая пора. Да я тут года три с лишнем проторчал! Опять эти каменно-кислые рожи и безразличные голоса. Каждый день, каждый день…

      Бежать надо бы. Неужели у меня не хватит сил сорвать те замки?

      Но для начала нужно все-таки получить хоть какую-то одежду. Конечно, понимаю, что криккенерам все равно одет ли я или раздет, но мне самому не шибко приятно. Да, и холодновато.

      – К делу вынужден вернуться я! – И опять в зал входит Эйрефор. – Задорно. Мусор всякий валяется, кумекаю, дескать обронил кто-то. Ан нет. Бишь тоби с письмецом конверт. Предназначена посылка сия тебе, – я с недоумением и неодобрением смотрю на мертвяка. Он восклицает. – Обижаешь, светозарный, обижаешь. Бишь тоби да не читывал я, не читывал, покоен будь, – подходит ко мне и вручает конверт. – Твоему отправителю привет мой передавай, – поворачивается, затем уходит. А потом прибавляет, – и равно все и все равно, что не знаю я его!

      – Знать бы мне, привет кому мне передать, – говорю вслух. Снова конверт. Только тут уже написано лишь два слова: «Мастеру Аллариану.» То бишь мне. И действительно, отправитель не указан.

      Можно пока и почитать, не думаю, что займет слишком много времени. А потом нужно все-таки поискать одежку.

      – Как все отвратительно, – проговорил про себя Аллариан, держа бокал вина в руке. Его одолевали сомнения относительно того, стоит ли ему пить или сохранить рассудок чистым. Рыжеволосый про себя отмечал, что ему бы хотелось упиться в самый хлам, но все же надо не терять лицо, поэтому он вытянул руку и с сожалением медленно вылил содержимое прямо с утеса на коричневые скалы, больше похожие на гнилые акульи зубы.

      Он стоял на обрыве утеса, на котором располагался реставрированный