Квадратное время. Павел Дмитриев

сильно поменьше, поаккуратнее, да цвет верха темнее и синее. Более ничего похожего: куртко-рубаха болотно-армейского цвета, погон нет, вместо них красные засаленные петлицы, из которых торчат треугольные глазки малиновой эмали… Знать бы еще, что они означают.

      – Оклемался, свинота? – из-за спины, с закопченной до черноты металлической кружкой[12] в руках, выдвинулся похожий товарищ, только на фуражке по-идиотски поменяны цвета, то есть верх темно-красный,[13] как сигнал светофора в ночи. Начальник, наверно – лет на двадцать старше, да на один треугольник больше. – А ну живо сказывай, бегунок, как до веселой жизни докатился!

      – Что именно?! – просипел я, осторожно поднимая руки к голове.

      – Надо тебе его байки опухать, – неожиданно поднял голову от писанины тот, что напротив. – Фамилию говори, – обратился он уже ко мне, – сколь лет, где живешь и место работы.

      – Алексей Коршунов, двадцать три года, студент-электрик, – бодро начал я и почти сразу осекся.

      Что говорить? Правду? Надеяться, что дежурные обезьянника (а куда я еще мог попасть?) вызовут сразу большого начальника? Да скорее за мной инопланетяне прилетят! Поэтому я скривился, как будто от неожиданного приступа боли, обхватил голову руками и выдавил со стоном:

      – Не помню! Не помню больше ничего! Вот только…

      – Ладно! – невероятно спокойно и равнодушно принял мою амнезию товарищ. Черкнул несколько строк в мерзкой, землистого цвета бумаге, и толкнул мне заполненный лист: – Подмахни!

      Особо вчитываться не стал, черкнул закорючку. Все равно после удара соображаю через раз на третий.

      – Особый ярус, в топорики! – с особым шиком вынес решение «писатель», откидываясь на спинку стула.

      – Подымайся, загребай манатки, – скомандовал тот, что постарше. – В семьдесят седьмом тебе самое место!

      Повели куда-то тихими длинными коридорами, удивительно чистыми и застеленными половиками. Вверх, вниз, решетка, часовой, двери, вправо, переход, решетка, влево, не иначе, строители взяли у правительства подряд на развитие географического кретинизма в среде заключенных. Наконец передо мною открылась перспектива очень длинного многоярусного зала, такого высокого, что его потолок терялся в сумраке. По правой стороне шли окна с затемненными стеклами, по левой тянулся бесконечный ряд окованных железом дверей; картина с незначительными вариациями повторялась на каждом из пяти этажей, которые, в свою очередь, соединялись узкими железными лестницами-галереями.

      – Получай задержанного, – бойко выкрикнул мой провожатый.

      Где-то сверху застучали каблуки, и скоро маленький, болезненно тощий конвоир в туго стянутой ремнем серой солдатской шинели повел меня на третий ярус – как оказалось, на очередной, куда более серьезный обыск. По крайней мере, на этот раз меня заставили раздеться догола, облапали в разных неприятных местах, долго исследовали подкладку и швы на основательно обваленной голубиным пометом одежде, удивлялись крою, фактуре ткани, подошвам ботинок

12

Скорее всего, медная солдатская кружка времен первой мировой войны (их часто использовали как небольшой котелок).

13

Приказом ОГПУ № 315 от 14 августа 1924 г. введена фуражка с темно-синим околышем и краповой тульей, 30 декабря того же года Приказом ОГПУ № 456 – околыш краповый, тулья синяя.