Из жизни непродажных. Ирина Волчок

и держа в руке ложку, и всерьез задумалась: с чего бы это Олег нынче так суров? Все это продолжение с утра пораньше вчерашней сцены ревности выглядело по крайней мере нелепо. Олег никогда ее не ревновал. Некоторым женщинам нравится, когда их ревнуют. Ревнует – значит, любит. Лана точно знала, что муж ее любит, и без таких экзотических доказательств, как ревность, вполне обошлась бы. Главное – с какой стати?! Ну, вьется вокруг нее этот мальчишка, ну, смотрит преданными собачьими глазами… На взгляд Ланы, поведение мальчишки ничем особо не отличалось от поведения всех стажеров, которые приходили в газету. С новыми сотрудниками работала именно Лана, можно сказать – курировала молодежь, так что в элементах их бескорыстного подхалимажа не было ничего удивительного. Сто раз так было. И еще сто раз так будет. И ни разу Олег даже внимания не обращал на то, кто там вокруг нее вьется и как там на нее смотрят. А в этот раз не просто обратил внимание, так еще и выразил свое недовольство. В ответ на его недовольство она выразила свое. Наверное, это было неправильно. Вчера он замолчал и промолчал весь вечер. Лана значения этому не придала. Думала, сном глупости уйдут, утро вечера мудренее. А он с утра пораньше – по второму кругу: зачем смотрела, да почему поощряла, да почему не поставила на место… Главное – абсолютно на пустом месте! Обидно. Совершенно непонятно, почему некоторым женщинам нравится, когда их ревнуют…

      А забытая на огне каша тем временем попыхтела-попыхтела да и подгорела. Лана наконец учуяла запах гари, кинулась к плите, выключила огонь, помешала… глянула на часы – и сердито проворчала, доставая кукурузные хлопья и молоко:

      – Олег, это все из-за тебя. Мальчишки должны сказать тебе спасибо…

      Каша по утрам, особенно овсяная, была пунктиком Ланы. Она считала, что ничего полезнее овсяной каши не может быть. Сыновья, честно говоря, с этим не были согласны. Особенно младший, пятилетний Тимка.

      Лана отправилась будить детей, на ходу по привычке бормоча себе под нос:

      – Ну как можно так расстраивать человека перед работой!..

      Перед комнатой мальчиков она остановилась, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула и, вроде бы обретя душевное равновесие, осторожно открыла дверь.

      Не раздвигая плотных клетчатых штор, которые так надежно охраняли уют от ноябрьского хмурого утра, Лана включила настольную лампу. С верхнего яруса кровати послышались возня и басовитое ворчание, из подушки нижнего вынырнула белобрысая взлохмаченная голова, огляделась бессмысленными синими глазами и опять нырнула в подушку.

      – Вставайте-вставайте, сони! – бодрым голосом сказала Лана.

      Голова Тимки снова вынырнула из подушки.

      – Мам! Я в сад не пойду! – тревожным шепотом сказал он.

      – Это почему же? – Лана села на край кровати, выгребла Тимку из-под одеяла, прижала к себе, теплого, душистого и уютного.

      – А чего эта Беляева на меня смотрит! – проворчал Тимка, удобнее устраиваясь на коленях у матери. – Она так смoтрит, что я чаем поперхиваюсь…

      – Это кто там с утра канючит? – раздался сверху презрительный ломкий басок, и еще одна белая голова, только побольше, нависла над ними. – Кто хвалился, что супермен? Супермены на девчачьи взгляды плевать хотели… – Четырнадцатилетний Платон спрыгнул с верхнего яруса и дернул младшего за хохолок на макушке. – Let’s take the cold shower!

      Тимка беспомощно покосился на Лану:

      – Чего он, мам?

      – Водичкой холодной обольемся, говорю! Давай заползай! – Платон присел на край кровати и подставил брату спину.

      – Ма! Не хочу-у, – заныл Тимка, но Платон (в обиходе Тошка, Платоша и так далее, в соответствии с моментом) уже подхватил его под попку и взгромоздил к себе на закорки. – O! Sorry! Hi, ma!

      – Доброе утро, – ответила Лана и потрепала его жесткие волосы. – Сходил бы ты с братом постричься.

      – Угу, – кивнул Платоша и через плечо глянул на братишку, с самого утра недовольного жизнью. – Все, начинай дрожать. Поехали!

      Через минуту донесся шум льющейся воды, Тимкин визг и Тошкино уханье: братья принимали холодный душ.

      В детском саду, как всегда по утрам, слышны были рев и крики: «Мамочка, не уходи!» – это из младших групп. В Тимкиной средней группе переодевались сопя и хмурясь, но уже не ревели. Пока Тимка облачался в шорты и сандалии, хорошенькая как кукла Аллочка Беляева выскочила из игровой и молча уставилась на него черными глазищами. Тимка торопливо натягивал шорты и гневно сопел, косясь на девчонку. Надо вмешаться…

      – Аллочка, что же ты со мной не здороваешься? Доброе утро, – сказала Лана.

      – Доброе утро, – пробормотала та и быстро ретировалась обратно в игровую.

      – Все равно смотреть будет, – обреченно буркнул Тимка и горестно вздохнул.

      – Тим, – Лана невольно тоже вздохнула и села на длинную скамейку рядом с сынишкой. – Она просто хочет с тобой подружиться, а как – не знает. Ты сам к ней подойди, какую-нибудь игру ей предложи. Вот увидишь, все сразу наладится! Мальчишки всегда должны первыми к девочкам подходить.

      Тимка помолчал,