Хорошенькие не умирают (сборник). Марта Кетро

начинает казаться, что актёры в массе своей существа неумные и капризные, придуманные для того, чтобы мешать занятым людям делать кино. Они выпендриваются, всё теряют, учиняют истерики, срывают сроки – и свято уверены, что они тут самые главные. Но вдруг среди них попадается женщина-самурай, которая делает то, что должна. Эта коротенькая формула выглядит совсем тусклой, если не вспомнить, что именно должна актриса. Актриса обязана быть собранной, живой и осознанной в любое время суток, когда она в кадре. Она должна излучать состояние, необходимое для роли, даже стоя на голове, даже в восьмом дубле, падая с полутораметрового помоста спиной вниз. Даже если снимают раннюю осень в ноябре и она сидит в одном платьице на скамье, с которой только что смели снег. И если она, сверх ожидания, не швыряет потом в костюмера туфли и не кусает гримёра, то уже большая молодец. А когда она ведёт себя прилично, вежливо и пунктуально – это точно самурай. У нас таких на всю группу была ровно одна – Апексимова. Остальные всё-таки нет-нет, да и да, срывались. Она же всегда оставалась свежей, пахла лёгкими горькими духами, не делала социальных различий между режиссёром и монтировщиком, никогда не забывала текст и ни разу никого не подставила, что в коллективном рабочем процессе почти нереально.

      Для меня это было таким серьёзным впечатлением, что я слепила из глины куклу, обожгла и подарила ей. Я всегда была немножко… э-э-э… человек неожиданных решений и выводов. Я подумала: вот, хочу быть такой, когда вырасту. Вырасту не в плане возраста, а в смысле личности. Возможно, я не дотяну до неё никогда, мне не хватит чёткости, точности, этой жокейской выправки и стальной гибкости. Но я буду стараться.

      За следующие десять лет я правда много старалась и теперь, может быть, уже несколько ближе к ней – к той, какая она была тогда. А какой она стала сейчас, даже боюсь думать. Наверняка ещё более тонкая и чистая, как звук, как свист самурайского клинка, потому что верная нота не меняется никогда.

      Что касается моей личной ситуации, опыт с киношкой в самом деле помог: когда постоянно устаёшь до животного состояния, неврозы отшелушиваются и остаются только здоровые базовые инстинкты, на которых есть вероятность вырастить новую, более жизнеспособную надстройку, очищенную от рефлексии. Работа – она натурально та же молитва и делает свободными. Правда, при условии конечности, добровольности и краткосрочности аскезы.

* * *

      Кажется, моя жизнь потеряла смысл, но точной уверенности пока нет.

      Нужно бы по порядку, но я не стану перечислять всю цепочку печальных событий, которая привела к сегодняшнему дню. Тут были и любовные неудачи, возрастные и творческие кризисы, политические разочарования, нарушение сна, алкогольное отравление, потеря аппетита и полосатой розово-серой перчатки. Коротко говоря, от горя и бедствий, поразивших меня, я стала охотиться на паровоз.

      Я чувствовала себя разрядившимся айфоном, который тщетно жаждет розетки, и даже если найдёт, не спасётся, потому что не имеет шнура. Но мужчина, у которого