Три билета в Париж. Мария Жукова-Гладкова

оценивающего взгляда.

      – Качество работы хорошее, – заметила Светлана. – Я имела в виду обшивку. Сразу видно, что не Славик делал. – Потом она как раз высказала предположение насчет авторства кривобоких русалок.

      Александра предпочла пока помолчать. Ее волновало, что с ними намерен делать Славик. Более того, она подозревала, что мама сильно волнуется из-за ее долгого отсутствия, хотя она и предупредила, что будет поздно. Но мама есть мама и все равно волнуется, даже если у нее дочь баскетбольного роста и внучке уже восемь лет.

      Девушек проводили в комнату без окон и с одной дверью, где у дальней от двери стены стояла длинная скамейка, а в углу у двери – закрытое крышкой ведро, от которого подозрительно попахивало.

      Их оставили в комнате одних, правда, свет не выключили, но дверь заперли. Мужики, доставившие их туда под конвоем, ничего не объяснили.

      – И как все это понимать? – спросила Светлана, ни к кому конкретно не обращаясь.

      – Оля, ты пока расскажи, что с тобой случилось в субботу, попросила Александра.

      Ольга вздохнула, всплакнула и сказала, что Емельян вначале предложил взять хорошего винца и повел ее в кухню, там открыл погреб, они с Ольгой спустились, она от увиденной коллекции разнообразных бутылок открыла рот.

      И вдруг в погребе погас свет.

      – Сейчас исправлю, – сказал Емеля и тронулся к лесенке.

      Наверху в это время послышался сильный шум непонятного происхождения. Емеля поднялся наверх, крышка захлопнулась, и больше Ольга его не видела. И вообще никого не видела – до появления спасших ее из заточения подруг.

      Она пыталась выбраться – ощупью нашла лестницу, поднялась, но крышку ей было не открыть.

      Александра заметила, что крышка была снаружи закрыта на щеколду. Может, Емеля таким образом спасал Ольгу от спецназа? Успел задвинуть ее ногой? Теперь этого, пожалуй, не скажет никто.

      Ольге удалось открыть банку огурцов. Хорошо, что банки в погребе были не закатаны, как делает ее мама, а просто закрыты герметично. Съев огурцы, она вылила рассол, разбила бутылку вина и, поскольку боялась пить из отколотого горлышка, выливала вино в банку для огурцов и пила оттуда.

      После двух дней на вине и огурцах ей страшно хотелось черного хлеба, и колбасы, и картошки, и вообще чего-то существенного.

      – Интересно, мы здесь надолго? – спросила она. – И кормить будут?

      Светлана с Александрой этого, естественно, не знали.

      Однако Александру в скором времени вызвали наверх. Она пошла. Светлана с Ольгой остались.

      Отец Анечки, драгоценный Слава, сидел, развалившись в кресле с ножками – львиными лапами. Вообще вся мебель в комнате, куда привели Александру, была с львиными лапами. Александра вспомнила свои кресла и столы, но после минутных размышлений решила, что лучше простая мебель советских времен, чем вся эта безвкусица: комната была обставлена дорого, но вкус отсутствовал напрочь. В мраморном камине потрескивали дрова, над камином висела шпалера с изображением какой-то тощей голой бабы