Митина любовь (сборник). Иван Бунин

школе.

      На крыльцо тотчас вышла весь день поджидавшая его учительница.

      – Мы непременно должны посмотреть Вукола! – крикнула она.

      На ней была синяя на белом барашке поддевка, подпоясанная красным кушаком, и белая папаха. Глаза сияли веселой хитростью, лицо от папахи казалось еще милее и нежней.

      Она смеялась, нагибая голову к муфте, закрываясь от острого ветра.

      Лошадь летела как на крыльях.

      Сзади, за степью, садилось солнце.

      Снежное поле, расстилавшееся впереди, зеленело.

      И встречный ветер, как огнем, жег щеки, брови.

      Ивлев оглянулся – не едет ли кто сзади. Поле было пусто и уже темнело в малиновом свете заката. И он обнял учительницу, ища губами ее щеку. Она засмеялась пуще и схватила вожжи.

      – Нет, – крикнула она, – мы должны сперва заехать.

      И через минуту они очутились возле темной избы, черневшей среди снегов.

      Согнувшись, вошли в темные сени, нашарили в темноте скобку.

      Изба, распахнувшаяся перед ними, была велика и стара, все в ней было черно, дико, грубо.

      Провисший потолок, блестящий от дыма, копоти, поддерживала громадная покосившаяся печь.

      Восковая свечка, прилепленная к столу, едва озаряла эту мрачную и страшную берлогу.

      А за столом, на лавке, стоял широкий, мелкий гроб, покрытый коленкором, на коленкоре, под бугром, образованным сложенными на груди руками, лежала черная дощечка.

      – Не бойся! – с бесовской радостью шепнула учительница, крепко схватив Ивлева за руку и вся прижавшись к нему. – Едем, едем!

      И полозья санок, как коньки, засвистали под изволок по мерзлому снегу. Еще тлела далеко впереди сумрачно-алая заря, а сзади уже освещал поле только что поднявшийся светлый стеклянный месяц.

      Теперь они неслись в Гренландию.

<1918>

      Готами

      Повесть, трижды прекрасная своей краткостью и скромностью, повесть о Готами, которая, сама того не ведая, пришла под сень Благословенного.

      Так слышали мы:

      В людном селении, в счастливой местности, у подножия великих Гималаев, в семье бедной, но достойной родилась Готами.

      Высока ростом и на вид худощава была она, а душой проста, нетребовательна, и соседи дали ей недоброе прозвище: «Готами Тощая» прозвали они ее, но она не обиделась. И всякому приказанию была она послушна и на всякое приказание отзывалась так:

      – Хорошо, милый господин, я сделаю. Хорошо, милая госпожа, я сделаю.

      Да простится нам слово: неумна была среди людей Готами. Но и глупого не говорила она, – может быть, потому, что никогда не говорила она много и с утра до вечера что-нибудь работала. И одежда на ней была бедная и все одна и та же, но всегда опрятная. И вот юноша, весьма богатый и красивый, сын великого царя той местности, увидел ее на берегу реки, когда мыла она белье своих сестер и братьев, и понял, что она не умна и покорна и что никто не заступится за нее, – даже родители.

      Так думал он:

      – Что ж делать, скажут ее родители, неумна Готами, нехороша Готами, не на дочь нашу, а на служанку