Ксенофоб. Лев Пучков

одним глазом вяло наблюдал, как двое азербайджанцев во дворе моют машину, а вторым рассеянно пялился в монитор и пробовал улавливать смысл. Это, видимо, такое сугубо десантное упражнение на развитие внимания.

      Кстати, вот эти азербайджанцы – живой дидактический материал для моего трактата. Вкалывают по пятнадцать часов в сутки, не пьют, не курят, вежливые, культурные, со всеми здороваются, каждой бабусе подержат дверь, а то и авоську помогут донести. Торгуют на рынке, в нашем доме снимают квартиру у одного алкаша на первом этаже. Очень тихие и спокойные жильцы.

      Вот вам типичный пример грамотной экспансии. Въедут три миллиона таких в страну, где подавляющее большинство аборигенов бухает и регулярно тунеядствует, освоятся, закрепятся, завезут семьи, обрастут связями, создадут не желающие ассимилироваться к местному укладу анклавы...

      Думаю, дальше не надо развивать, и так все понятно.

      И что самое опасное: многие к ним относятся либо нейтрально, либо хорошо, по-доброму.

      Вот лично у меня – нет против них злобы. И у моих знакомых тоже. Рассудком я понимаю: чужие, занимают чье-то место, выдавливают нашего брата из выгодной сферы и все такое прочее – а злобы нет. Как можно злиться на людей, которые трудятся в поте лица, ведут себя прилично и уважительно, и вообще, могут служить примером для многих моих нерадивых соплеменников?

      Я злюсь в первую очередь на этих самых соплеменников – бездельников и тунеядцев. Вместо того чтобы расти над собой и сплачивать ряды в борьбе с иноземной экспансией, эти соплеменники массово спиваются и стремительными темпами деградируют. А сопротивление экспансии у нас проявляется на каком-то прямо-таки детском уровне: например, вот этим азербайджанцам кто-то регулярно протыкает колеса и сбивает зеркала.

      Стыдно, товарищи, стыдно! Надо строиться в полки, дружно топать на учебу и выращивать свои кланы – сильные и конкурентоспособные, с тенденцией к полному доминированию над кланами иноземными, прорастающими корнями в глубь веков, а потому архаичными, отсталыми...

      Ах, да, пардон: это уже из трактата.

      Возвращаемся к вещам более приземленного порядка.

      Итак, Федя напоролся на некий диссонанс в моем тексте и выпал из состояния задумчивого созерцания.

      – Я не понял, это, вообще, че такое?

      – В смысле?

      – В смысле: «рискуя показаться фривольным» и прочий мур-мур, а тут: оп-па! – и по самое «не балуйся»... Ты это поправишь?

      – Нет, так оставлю.

      – Ну ты... Это ж вроде как документ, правильно?

      – Это трактат. В первом значении – рассуждение на специально заданную тему.

      – Ну, не знаю...

      – А ты, никак, решил в цензоры записаться?

      – Да ну, какие цензоры... Просто это... Ну, короче – режет слух.

      – Ага! Бросается в глаза, царапает, цепляет – да?

      – Да, бросается.

      – Значит все здорово. Такая задумка и была.

      – Не понял?

      – В данном случае эпатаж – это не форма самовыражения. Это намеренная акцентуация, адресованная специфической