Веселые и грустные истории про Машу и Ваню. Андрей Колесников

произойти любая неожиданность. То есть надо бы равняться в этом смысле на нее.

      Между тем это машинальное движение души моей дочери не осталось незамеченным. К ней сразу подбежал фотограф и, на всякий случай заискивающе улыбнувшись мне, спросил ее:

      – Девочка, хочешь сфотографироваться со слоном?

      – Да, – тут же ответила Маша.

      Заручившись ее поддержкой, фотограф уже довольно нагло посмотрел на меня и сказал:

      – С вас 300 рублей.

      – А не много? – на всякий случай спросил я. Он не успел ответить.

      – Нет, папа, – ответила Маша. – Мало.

      – Две фотографии, – пожал плечами фотограф, – 10 на 15. Нормально. Со слоном же. Может за ухо его подержать. Он не укусит.

      – Да он шевельнется, и от нее ничего не останется, – раздраженно сказал я.

      Я понимал, что вряд ли они, конечно, держат тут такого слона, который шевелится, когда дети хватают его за ухо. Так я на самом деле думал. Но просто мне не нравился этот фотограф.

      – Вы что, папа? – посмотрел на меня фотограф. – Вы не знаете, с кем имеете дело. Этот слон будет стоять, как фарфоровый.

      На ум ему пришло странное сравнение.

      – Но на всякий случай вы, конечно, станете рядом с ребенком, – добавил фотограф.

      Мы подошли к слону. Я взял Машу на руки, она схватила слона за ухо и дернула что было сил. Я замер. Но слон, по-моему, даже не заметил нашего присутствия. Фотограф нажал на кнопочку.

      – Слон, ты плохой, – вдруг обиженно сказала Маша.

      – Почему он плохой? – спросил я, но тут же и сам понял. На самом деле для слона, как выяснилось, все это переживание тоже не прошло даром. В результате он пукнул. Представляете, что бывает, когда пукает слон? Запахло жареным.

      – Папа, – спросила Маша, когда мы отошли на безопасное расстояние, – а если я опять возьму слона за ухо, он опять пукнет?

      – Да, моя девочка, – сказал я, – поэтому больше мы к слону никогда подходить не будем.

      И мы пошли в зал. Началось представление, и оказалось, что деликатная тема в этот вечер еще вовсе не исчерпана. Один клоун забавы ради начал на арене раздевать другого. В итоге клоун оказался в центре арены в одних блестящих трусах. Он медленно и с удовольствием поворачивался вокруг своей оси. У него был мощный загорелый торс. Его-то он, наверное, и стремился продемонстрировать публике.

      Но его торжество продолжалось недолго. Маша смотрел а-смотрела на него, а потом с недоумением прошептала:

      – А трусы?

      Ее, конечно, никто, кроме меня, не услышал. А она обращалась, как оказалось, именно к клоуну. И, выждав еще несколько секунд, звонким детским голосом прокричала уже на весь цирк:

      – А трусы?!

      Взрослые и дети начали хохотать. Большинство, наверное, решило, что это так и надо, что моя Маша – «подстава». Но клоун-то знал, что она не «подстава». Он еще раз медленно обернулся вокруг своей оси и начал всматриваться в зал. В душе этот парень, я уверен, был стриптизером. И Машин крик донесся до самых потаенных уголков его души. Если бы она крикнула еще раз, он бы, возможно, снял трусы.

      Но