.

их, пропагаторов по губерниям не послали. Впрочем, откуда у Иуд честь?! – побоялись, всего и делов, повторенья Пугачевщины; рассудили: поднимется чернь, так первыми их же папенькам в именьях гореть…

      В дверь кашлянули.

      – Государь?..

      – Александр Христофорович? Прошу, прошу…

      На длинноватом розовом лице Бенкендорфа – торжество, депешу несет, будто знамя при Фер-Шампенуазе. И глаза хитрые-хитрые, редкостно лукавые, непозволительно веселые.

      Сердце оборвалось в предчувствии хорошего; к скверному привыкнуть успел.

      – Что?!

      – Его Императорское Высочество Государь Цесаревич…

      – Ну же?!

      – …наместник Царства Польского Константин Пав…

      – Прекратите, Бенкендорф!

      Вмиг посерьезнел. Не глаза – льдинки. И вот уже подает с поклоном белый, четко исписанный лист.

      Пробежал наскоро. Захлебнулся. Еще раз! нет, плывут буквы. Свернул лист трубочкой; не выпуская, встал, обошел стол, посмотрел Александру Христофорычу в лицо.

      – Та-ак… та-а-а-ак… Вот, значит, как… Помолчал.

      Внезапно, будто это сейчас всего важней, распорядился:

      – Поручику, депешу доставившему, объявите мое благоволение, да табакерку пошлите с вензелем.

      Махнул рукой бесшабашно.

      – Да двести червонцев на поправку здоровья! Подмигнул Бенкендорфу.

      – Да поздравьте с чином штабс-капитанским!

      Прямой остзейский нос любимца слегка сморщился в иронии.

      – А может, и в гвардию заодно?

      – Отнюдь, Александр Христофорыч, отнюдь, – хмыкнул государь, – Россия не простит, коль заберу такого орла из службы почтовой. Ведь как скачет… Но к делу! Присядь.

      Чтоб обсудить все, достало менее получаса.

      Инструкции согласовав, скорым шагом ушел Бенкендорф. Император же – вновь за кофий; волшебен напиток, хотя, сказывают, в большой мере отнюдь не полезен. Ну да пусть его! один раз живем. Господь не выдаст…

      Не замечая того, покачивался взад-вперед. Отучал себя издавна от сей привычки дурной, бабы Кати, покойницы, наследства, и отучил было, а тут снова вернулась.

      Размышлял сосредоточенно о Польше.

      Ах, Польша, Польша, боль головная, покойным Сашею завещанная! Сколь волка ни корми, а вышло – все на Рим оглядывается; лишь полыхнуло на Юге, так и Варшава заплясала; вишь ты, сейм!.. шляхта голоштанная… детронизацию[45] выдумали. Сорвалось! Но ведь могли же, могли! если б не гуляли до самого апреля, вполне б задору хватило не до Москвы, так до Питера, да еще если б с южными Иудами в союзе стакнулись…

      Впрочем, нет. Сего – не могли. То и спасло.

      Подсчитывал. Снова размышлял, перебирая формуляры.

      …Дибича все же пока не трогать, нужен Дибич на польском кордоне, пусть под Гродно стоит, ляхам мозги прочищает; это у барона ладно выходит – пугать, не воюя.

      Тогда на Юг кого? Паскевича, больше некому. Не Ермолова же. Ладно.

      В Берлин и Вену не забыть

45

Детронизация – лишение престола.