Крах атамана. Олег Петров

к посеревшему буряту, целя наганом в лицо, похлопал свободной рукой по карманам, груди, по поясу.

      – Дэнгы давай, дэнгы!

      – Так на, однаха, – вытащил из-за пояса маленький кошелек путник. Опасливо отойдя от него, Абдулка жадно расцепил тугие металлические шарики защелки. В кошельке и было-то, что десятка серебряной мелочью.

      – Ах ты сабака! – раскраснелся от злости Хобсов.

      – Погодь, – приказал Захар. – А ну-ка, прошарьте у него сани!

      Гришка тут же кинулся к саням. Абдулка не пошел, волком глядел на бурята, скашивая глаза и на Жежко.

      – Харош ыгрушкы с этым шакалам ыграт!

      Жежко поднял из-за куста винтовку, засмеялся.

      – Садись, итагла, молись, мать твою!

      Слезы беззвучно покатились по темным скулам. Молодой бурят тихо опустился на снег, низко наклонил голову.

      – Б-дах-х-х! Ах!!! А-ах!! А-а-ах!.. – оглушительно и звонко разнесся по округе, отдаваясь от сопок, винтовочный выстрел.

      Пуля ударила жертву в спину и повалила на бок.

      Злобно и нервно скалясь, два раза бахнул в тело из нагана Хобсов.

      – Гриха, япона мать! Держи коня! Абдулка, гаси огонь, головни раскидай! – голос Жежко переходил в визг. – Абдулка, бери за руки энтот мешок, поволокли к кустам!

      Труп они бросили в наполненную снегом рытвину, сверху закидали снегом еще.

      – Теперь – быстро! В сани и – домой! Ну, кака пожива? – отрывисто бросал Жежко, у которого не выходило успокоить сбившееся дыхание, а потом и вовсе икота навалилась.

      – Пожива… «Кака пожива»! – зло передразнил Захара Гришка и разочарованно выругался в полный голос. – Чо с него сняли – то и навар!

      – Чо ты орешь, ик, как оглашенный! Коня с санями, ик, загоним – ого-го! Опять же, ик, вещички… Глянь, шуба баранья, ик, богатая, ткань-то добрая на покрытии, ик, шапка, ик, теплая… Э-э…не на наши головы… В продажу пустим, ик! Да что ж тако! Икота, икота, ик, сойди на Федо… ик…дота, с Федота на Я…ик… Я-якова, а с Якова – на всякого!..Ик!

      – Унты не отдам, ходить буду! – набычился Михайлов.

      – Ну и ходи, ик, дурень!

      – Савсэм ты, Захарка, как курыца кудахчэт!

      – Да заткнете вы, ик, суки, свою болтовню, ик, поносную!..

      Убийцы лошадь Гомбоева на волю не отпускали. Забрав все вещи, они поехали в санях домой. Около двух часов дня прикатили к Жежко. До вечера пили. Лошадь стояла во дворе.

      Вечером, в сумерках, Захар в санях отправился на Черновские Копи продавать бурятскую шубу и прочую рухлядь. Вскоре за ним следом пешедралом двинули, не выдержав ожидания и предвкушая новую выпивку, и Михайлов с Хобсовым. Когда они стали подходить к небольшому ложку, верстах в двух от Кадалинского зимовья, то услышали несколько выстрелов.

      Перепуганная и махом протрезвевшая парочка ломанулась к линии железной дороги, а оттуда к станции Кадала. Но в условленном месте Захарки не оказалось. Еще больше перепугавшись, вернулись в дом Жежко около одиннадцати часов вечера.

      Захар был уже там. Трясясь, бледный, как полотно, рассказал дружкам, что по пути на него напали четверо, стреляли, потому