Где небом кончилась земля: Биография. Стихи. Воспоминания. Николай Гумилев

горячо поблагодарить Вас за Ваши советы относительно формы стиха. Против них долго восставала моя лень, шептала мне, что неточность рифмы дает новые утонченные намеки и сочетания мыслей. Но потом наступил перелом. Последующие мои стихи, написанные с безукоризненными рифмами, доставили мне больше наслаждения, чем вся моя предшествующая поэзия. Мало того, я начал упиваться новыми, но безукоризненными рифмами и понял, что источник их неистощим.

      Вы были так добры, что сами предложили свести меня с Вашими парижскими знакомыми. Это будет для меня необыкновенным счастьем, так как я оказался несчастлив в моих здешних знакомствах».

      Вдалеке от семьи, несмотря на новые впечатления и очень интенсивную культурную жизнь, Гумилев испытывает сильную тоску. Черта эта, кажется, наследственная. А. Гумилева рассказывает, что сходным образом тосковал и ее будущий муж Д. Гумилев: «Старший после окончания классической царскосельской гимназии по желанию отца поступил в Морской корпус, в гардемаринские классы, был одно лето в плавании, но так тосковал, что раньше времени вернулся домой. А поэт по настоянию отца должен был поступить в университет. Коля захотел поехать в Париж, и там поступил в Сорбонну. Но и он тоже сильно тосковал по дому и хотел даже вернуться, но отец не разрешил».

      Сорбонна. Открытка, 1900-е гг.

      Думаю, что интерес к оккультизму, не в последнюю очередь, связан с этой неизбывной тоской. Чтение особого рода книг, мысли о том, что лежит за гранью человеческого понимания – все это отразилось в стихах, пусть не сразу, а с некоторым запозданием. Стихотворение из сборника «Жемчуга», посвященное М. Кузмину, так и называется «В библиотеке».

      О, пожелтевшие листы

      В стенах вечерних библиотек,

      Когда раздумья так чисты,

      А пыль пьянее, чем наркотик!

      Мне нынче труден мой урок.

      Куда от странной грезы деться?

      Я отыскал сейчас цветок

      В процессе древнем Жиль де Реца.

      Изрезан сетью бледных жил,

      Сухой, но тайно благовонный…

      Его, наверно, положил

      Сюда какой-нибудь влюбленный.

      Еще от алых женских губ

      Его пылали жарко щеки,

      Но взор очей уже был туп

      И мысли холодно-жестоки.

      И, верно, дьявольская страсть

      В душе вставала, словно пенье,

      Что дар любви, цветок, увясть

      Был брошен в книге преступленья.

      И после, там, в тени аркад,

      В великолепьи ночи дивной

      Кого заметил тусклый взгляд,

      Чей крик послышался призывный?

      Так много тайн хранит любовь,

      Так мучат старые гробницы!

      Мне ясно кажется, что кровь

      Пятнает многие страницы.

      И терн сопутствует венцу,

      И бремя жизни – злое бремя…

      Но что до этого чтецу,

      Неутомимому, как время!

      Мои мечты… они чисты,

      А