Корабль судьбы. Робин Хобб

то ли попросила, то ли предложила она. Тонкая струйка снова пролилась в его рот. Уинтроу послушно сглотнул.

      Этта еще трижды поила его. Последняя толика воды стекла по синюшно-багровой щеке. Этта осторожно промокнула ее – и вместе с тряпочкой отстал лоскут кожи. Этта отодвинула чашку и сидела неподвижно, вглядываясь в изуродованное лицо. Утолил ли он жажду или просто устал глотать? Она попробовала сосредоточиться на положительных сторонах происходившего. По крайней мере, Уинтроу был жив. Он дышал. Он пил воду. Достаточные основания для надежды? Как сказать…

      Этта положила губку в блюдце с водой и стала рассматривать собственные руки. Она тоже порядком обожглась, спасая Уинтроу. Когда она подхватила паренька, не давая ему тонуть, с его одежды ей на кожу попало вполне достаточно ядовитой змеиной слизи. После нее остались блестяще-красные пятна и полосы, болезненно саднившие от всякого прикосновения, от холода и от тепла. Вот таких дел наделала отрава даже после того, как почти вся ее сила ушла на одежду и кожу Уинтроу.

      Ну а что сделалось с бедным мальчиком, словами просто не передать. Добротная одежда Уинтроу истончилась, расползлась и разлезлась в клочки, а тело… тело, кажется, начало таять, словно снег в кипятке. Его рукам досталось больше всего, но попало и по лицу. Даже волосы оказались почти съедены, так что вместо аккуратной моряцкой косички на голове Уинтроу теперь торчали неровные черные клочья. Да и те Этта сразу обрезала как можно короче, чтобы не прилипали к открытым ожогам.

      От этого несчастный парнишка стал выглядеть еще младше, чем был.

      Кое-где его раны можно было счесть простыми солнечными ожогами. В других местах здоровая загорелая кожа перемежалась с влажными пятнами обнаженного мяса. Лицо сплошь распухло, глаза превратились в щелки, а пальцы – в сосиски. В груди хрипело и клокотало. Простыни липли к мокнущим ожогам. По всему выходило, что парень должен был жутко мучиться от боли, но, странное дело, он почти не выказывал признаков страдания.

      И вообще, он до такой степени ни на что не отзывался, что Этта всерьез боялась, уж не означало ли все это приближения смерти?

      Она крепко зажмурилась, прогоняя прочь черные мысли. Если Уинтроу умрет, в ее сердце воскреснет вся та боль, которую, как ей казалось, она уже заставила себя пережить и запереть в прошлом. Какая чудовищная несправедливость – потерять его именно теперь, когда она только-только привыкла ему доверять! Он выучил ее грамоте. А она выучила его драться. Она так ревниво оспаривала у него внимание Кеннита, что даже сама не заметила, в какой момент парнишка сделался ее другом.

      Как могла она допустить подобную неосторожность?

      Потянуться к кому-то, опять делаясь уязвимой?

      Так уж получилось, что она знала его лучше, чем кто-либо другой на борту. Для Кеннита Уинтроу был чем-то вроде счастливой карты в игре, пророком его грядущих побед. Конечно, Кеннит ценил парня. Может, даже любил его – на свой скупой и скаредный лад. И команда приняла Уинтроу. Сперва – весьма неохотно. Но какая отцовская гордость проснулась в Кеннитовых