А зори здесь тихие… «Бессмертный полк» с реальными историями о женщинах на войне (сборник). Борис Васильев

укроет понадежнее, пальнет разок для бодрости, а там и поговорит. В конце концов одного и прикончить можно, а с немцем один на один Васков схватки не боялся.

      Бойцы его шагали бодро и вроде вполне соответственно: смеху и разговоров комендант не обнаружил. Как уж они там наблюдали, про это он знать не мог, но под ноги себе глядел, как на медвежьей облоге, и засек-таки легкий следок с чужими рубчиками. Следок этот тянул на добрый сорок четвертый размер, из чего Федот Евграфыч заключил, что оставил его детина под два метра и весом пудов на шесть с гаком. Конечно, с таким обормотом встречаться девчатам с глазу на глаз, даже если они и вооружены, никак не годилось, но вскоре старшина углядел еще отпечаточки и посему сообразил, что немец топал в обход топи. Все выходило пока что так, как он и замыслил.

      – Хорошо немчура побегает, – сказал он своей напарнице. – Здорово очень даже побегает – верст на сорок.

      Переводчица на это ничего не ответила, потому как сильно умаялась, аж приклад по земле волочился. Старшина несколько раз глянул, урывками ухватывая остренькое, некрасивое, но уж очень серьезное личико ее, подумал жалостливо, что при теперешнем мужском дефиците не видать ей семейной бытности, и спросил неожиданно:

      – Тятя с маманей живы у тебя? Или сиротствуешь?

      – Сиротствую?.. – Она улыбнулась. – Пожалуй, знаете, сиротствую.

      – Сама, что ль, не уверена?

      – А кто теперь в этом уверен, товарищ старшина?

      – Резон.

      – В Минске мои родители. – Она подергала тощим плечом, поправляя винтовочный ремень. – Я в Москве училась, готовилась к сессии, а тут…

      – Известия имеешь?

      – Ну, что вы…

      – Да… – Федот Евграфыч покосился: прикинул, не обидит ли. – Родители еврейской нации?

      – Естественно.

      – Естественно… – Комендант сердито посопел. – Было бы естественно, так и не спрашивал бы.

      Переводчица промолчала. Шлепала по мокрой траве корявыми кирзачами, хмурилась. Вздохнула тихо:

      – Может, уйти успели…

      Полоснуло Васкова по сердцу от вздоха этого. Ах, заморыш ты воробьиный, по силам ли горе на горбу-то у тебя? Матюкнуться бы сейчас в полную возможность, покрыть бы войну эту в двадцать восемь накатов с переборами. Да заодно и майора того, что девчат в погоню отрядил, прополоскать бы в щелоке. Глядишь, и полегчало бы, а вместо этого надо улыбку изо всех сил к губам прилаживать.

      – А ну, боец Гурвич, крякни три раза!

      – Зачем это?

      – Для проверки боевой готовности. Ну? Забыла, как учил?

      Сразу заулыбалась. И глазки живые стали.

      – Нет, не забыла!

      Кряк, конечно, никакой не получился: баловство одно. Как в театре. Но и головной дозор, и замыкающее звено все-таки сообразили, что к чему: подтянулись. А Осянина просто бегом примчалась – и винтовка в руке:

      – Что случилось?

      – Коли б что случилось, так вас бы уж архангелы на том свете встречали, – выговорил ей комендант. – Растопалась, понимаешь, как телушка. И хвост трубой.

      Обиделась