Фамильная честь Вустеров. Радость поутру (сборник). Пелам Вудхаус

жених. Нет, я посмотрю этим бандитам прямо в глаза, и они у меня вмиг присмиреют. Что касается тетушек и кузин, они животики надорвут от смеха. Когда придет время держать речь, я буду думать обо всех гнусностях, которые совершили Родерик Спод и сэр Уоткин Бассет и за это заслужили величайшее презрение своих сограждан. Я про одного только сэра Уоткина такого могу порассказать, анекдотов пятьдесят, не меньше, знаю; ты удивишься, почему Англия так долго терпит этого морального и физического урода. Я все анекдоты записал в блокнот.

      – Записал в блокнот, говоришь?

      – Да, в маленький такой блокнот, в кожаном переплете. В деревне его купил.

      Не скрою, я слегка занервничал. Даже если он хранит этот свой блокнот под замком, от одной мысли, что он вообще существует, можно потерять сон и покой. А уж если, не приведи бог, блокнот попадет не в те руки… Это же бомба, начиненная динамитом.

      – Где ты его хранишь?

      – В нагрудном кармане. Вот он… Нет, его здесь нет. Странно, – сказал Гасси. – Наверное, где-нибудь обронил.

      Глава IV

      Не знаю, как вы, а я уже давно установил, что в нашей жизни порой происходят события, которые резко меняют все ее течение, я такие эпизоды распознаю мгновенно и невооруженным глазом. Чутье подсказывает мне, что они навеки запечатлеются в нашей памяти (кажется, я нашел правильное слово – запечатлеются) и будут долгие годы преследовать нас: ляжет человек вечером спать, начнет погружаться в приятную дремоту и вдруг подскочит как ужаленный – вспомнил.

      Один из таких достопамятных случаев приключился со мной еще в моей первой закрытой школе: я пробрался глубокой ночью в кабинет директора, где, как мне донесли мои шпионы, он держит в шкафу под книжными полками коробку печенья, достал пригоршню и неожиданно обнаружил, что улизнуть тихо и незаметно мне не удастся: за столом сидел старый хрыч директор и по необъяснимой игре случая составлял отчет о моих успехах за полугодие – можете себе представить, как блистательно он меня аттестовал.

      Я покривил бы душой, если бы стал убеждать вас, что в той ситуации сохранил свойственный мне sangfroid[6]. Но даже в тот миг леденящего ужаса, когда я увидел преподобного Обри Апджона, я не побледнел до такой пепельной синевы, какая разлилась на моей физиономии после слов Гасси.

      – Обронил где-нибудь? – с дрожью в голосе переспросил я.

      – Да, но это пустяки.

      – Пустяки?

      – Конечно, пустяки: я все наизусть помню.

      – Понятно. Что ж, молодец.

      – Стараемся.

      – И много у тебя там написано?

      – Да уж, хватает.

      – И всё первоклассные гадости?

      – Я бы сказал, высшего класса.

      – Поздравляю.

      Мое изумление перешло все границы. Казалось бы, даже этот не имеющий себе равных по тупости кретин должен почувствовать, какая гроза собирается над его головой, так нет, ничего подобного. Очки в черепаховой оправе весело блестят, он весь полон elan[7] и espièglerie[8], –

6

Самообладание, хладнокровие (фр.).

7

Пыл, порыв жизненных сил (фр.).

8

Шалости, проказы (фр.).