Хроники сексуальных неврозов. Зуфар Гареев

мужчина Зайцев Валерий Романович и Юлия Петровна Тополь. Похоже, они возвращаются из ресторана, во всяком случае, они в приподнятом настроении.

      – Мы не виделись семь лет… – с умилением бормочет Валерий Романович. – Целых семь лет… Где Вы были, Юлия все это время? Что вы делали?

      – Отвечайте прямо на поставленный вопрос! – перебивает Тополь.

      – Какой вопрос?

      – Если Вы хотите хоть чем-то заинтересовать меня, расскажите самую постыдную тайну, которую Вы носите в душе. Которую никому и никогда не расскажете, только мне!

      – Но семь лет назад я был интересен и без тайн!

      – Глупая я была… Итак, ждем-с!

      – Ну что за привычка копаться в грязном белье?

      – Я такая. Все остальное – ложь. Про чистое белье – не ко мне.

      – Есть у меня одна тайна, которую никто не знает. Она вполне педерастичная.

      Тополь смеется, не верит:

      – Это непедерастично, Зайчик. Я уверена! Ничего педерастичного Вы не можете мне рассказать. Ни-че-го!

      Зайцев обижается:

      – Ну, почему сразу непедерастично? Почему?

      – Непедерастично – и все!

      – Далась Вам эта педерастичность! Вы как ребенок, Юлия Петровна!

      – Держите!

      Она оставляет ему свою сумку и кружится.

      – Да, я влюблена! Как последняя тварь дрожащая… Как драная кошка на исходе своей жизни!

      – Кто он?

      – Не скажу, зачем Вам это?

      Остановившись, спрашивает:

      – Это бешенство климакса? Ну, скажите, как бывший психиатр.

      – Психиатры не занимаются климаксом. Тем более, его бешенством.

      Тополь снова кружит:

      – А в 41 год бывает климакс?

      – Бывает и раньше. Подождите Тополь, ну что Вы порхаете прямо как девочка!

      Его душа опять наполняется пафосом:

      – Посмотрите на наш Безбожный переулок. По этому тротуару ходил Бог – Окуджава… Вас здесь не было семь с половиной лет.

      – А почему меня сюда занесло снова, я не знаю. Это мистика. Но я чувствую – не зря.

      – За это время я снял несколько дерьмовеньких сериалов, и ни одного полного метра. Снимаю седьмой.

      – Зачем?

      – Такова доля продюсера, долго объяснять.Между прочим, я думал все эти годы о Вас… И эта случайная встреча…

      – Бросьте, Зайчик… соловейчиком… бросьте…

      Зайцев поет, его душу в самом деле теснят сентиментальные воспоминания, что тут сделаешь:

      – …Я в синий троллейбус Сажусь на ходу, В последний, В случайный…

      Тополь раздражена, она не верит ни единому слову Зайцева.

      – Какой у Вас противный чувственный голос… Окуджава так не пел.

      Так они поднимаются до трамвайной остановки.

      – Окуджава был маленький, сухой, как листик… – вздыхает мечтательно Тополь, помахав вслед синим окнам полупустого трамвая.

      – Иногда из этого трамвая он выпархивал как птичка… Нет, как мышка… И быстрей к подъезду…

      – Сегодня я влюблена и в этот трамвай, и в этот тротуар, по которому летел Окуджава, и в дождь, который падал ему на плечи… Прошу все это не путать с Вашим пенисом, Зайчик.

      – Ну так Вы хотите