Солнечное сплетение. Сергей Зверев

понимал, что умирает, и теперь уже не хотел торговаться – у него возникла идиотская мысль умереть с честью и попасть в райские кущи. И мне предстояло его максимально быстро разубедить в этом пагубном намерении.

      – Не надо поэзии, – улыбнулся я. – Ахмед, ты сдохнешь без всякой чести. Твои люди пытались тебя убить. Свой долг ты не выполнил.

      – Я зарезал много неверных. Меня будут помнить.

      – Твои люди пустят слух, что ты предатель, чтобы оправдаться перед собратьями.

      – Возможно и так, – Плешивый скривился. Видимо, он и сам подумывал о таком подлом раскладе.

      – На тебе много грехов, Ахмед, – сказал я. – И самый главный, ты связался с гяурами, чтобы убивать мусульман. Из лучших побуждений, но это ничего не меняет. Это большой грех.

      Он не ответил. Только застонал и бросил на меня взор, в котором мелькнуло какое-то победное чувство.

      Черт, а ведь он все бледнее и бледнее. Князь снова перевязал его и вколол в вену содержимое шприца из прихваченной нами аптечки, но надолго басмача не хватит. Был бы здоров, я бы без проблем выцедил из него всю информацию, до последней капли, как путник в пустыне воду из бурдюка. Есть для этого средства и методы. Но сейчас не поможет ни химия, ни боль. Он уже одной ногой в могиле…

      Нужно его расколоть. Сразу.

      И вдруг меня как озарило. Как говорят наши военные – у меня есть мысль и я буду ее думать. Так вот думать ее у меня времени не было. И я, присев на колено рядом с Плешивым, как в Ледовитый океан со скалы бросился:

      – А ведь ты отказался от их предложения, Ахмед… Почему?

      – Потому что ты прав, – неожиданно спокойно произнес Ахмед, выпрямляясь и смотря мне прямо в глаза. – То, что они сказали делать, – это большой грех. Аллах мне не простил бы.

      – Разве Аллах не прощает то, что сделано во имя его? – с насмешкой спросил я, понимая, что иду по грани и хрупкая ваза его откровенности может разбиться под напором моих грубых слов, но меня какая-то интуитивная волна несла вперед. Бывает так, что я ловлю эту волну, и, как правило, она возносит меня к успеху.

      – Но только не тогда, когда цена – тысячи правоверных, детей и женщин. Аллах не принимает человеческие жертвоприношения. Джихад – путь борьбы с неверными, а не с единоверцами…

      – Что тебе предлагали?

      – Не знаю точно… Я лишь понял, что цена будет очень, очень велика.

      Басмач закашлялся. Что-то он недоговаривал. Знал многое, что не хотел говорить даже перед лицом смерти. Ладно, это лирика. А проза в том, что он должен еще кое-что успеть нам поведать.

      – Эти неверные отказались от своих задумок? – спросил я.

      – Нет. Они пошли к другим. Они нашли самое грязное животное на свете.

      – Кого?

      – Песчаного Льва.

      – Гаданфар Шараф эль-Дин? – уточнил я. – Имя одного из самых отмороженных полевых командиров с готовностью всплыло в памяти.

      – Да. Он согласился. Он давно принадлежит им.

      – Англичанам?

      – Да… Со всеми потрохами он их.

      – А ты?

      – А я… А я уже ничей…

      Он