Свидетелей не оставлять. Сергей Зверев

а на разведку. По привычке он проверил сначала почтовый ящик. Это старый трюк. С Гусявиным сидел на зоне Тофик Джамалов, на котором висело полсотни разбойных нападений. Он приходил со своей командой в дом, вскрывал почтовые ящики, находил письма, из которых узнавал имена хозяев, потом звонил в квартиру, представлялся человеком, доставившим посылочку от того, кто указан в письме отправителем (как правило – близкий родственник проживающих). Когда дверь открывали, в квартиру врывались бугаи в масках… Гусявину повезло. В почтовом ящике лежало письмо от Удавыдченкова, в котором он сообщал, что в скором времени переправит с неким Володей несколько монет…

      Гусявин рассказал Глену о своем разговоре с Карликовым. Глен забеспокоился.

      – А почему он к тебе обратился?

      – А к кому же еще?

      – Ты уверен, что он ничего не подозревает?

      – Кто? Он? Карликов же лопух лопухом, даром что торгаш.

      – Может, ты его недооценил и это ловушка?

      – Он лопух. К тому же лопух дрожащий, трясущийся от любого дуновения ветра. Он перепуган до смерти – ему только ловушки устраивать.

      – Тогда надо отдавать коллекцию. Я не знаю, куда ее девать. Три тысячи – нормально.

      – Сейчас позвонить?

      – Ты чего, совсем сбрендил? У него сразу уши торчком встанут – как это ты успел за два часа все узнать?

      Через два дня Гусявин позвонил Карликову и сообщил, что все устроил. Он привез коллекцию. Карликов отмусолил тридцать мятых стодолларовых бумажек.

      – А это тебе, – он начал складывать двадцатидолларовые купюры во вторую кучку.

      – Мне, право, не совсем удобно, – потупил глаза Гусявин. – Конечно, пришлось побегать. Пару раз обещали на ножи поставить.

      – Правда?

      – Конечно. Но все равно неудобно брать у тебя эти сто восемьдесят долларов.

      – Сто пятьдесят.

      – Да? – укоризненно приподнял бровь Гусявин.

      Карликов отсчитал сто восемьдесят долларов и протянул ему.

      – Нет, если ты на самом деле считаешь, что говорил о ста пятидесяти, то пожалуйста. Хотя…

      – Бери.

      Когда Гусявин ушел, Карликов вздохнул:

      – Нет, все-таки недаром ты за мошенничество сидел.

      Гусявин вошел в квартиру Брендюгина и победно бросил на стол пачку денег.

      – Ты чего, жевал их? – спросил Глен. – Не мог нормальные взять?

      – Нормальные вы все у него выгребли… Вот что, братцы, это дело отметить надо.

      – Неплохо бы, – согласился Брендюгин. – Только у меня и в баре, и в холодильнике пусто. Может, посидим где-нибудь?

      – В кабакторий лень, – отмахнулся Гусявин. – Пошли лучше на рынок, там шамовкой и влагой затоваримся и устроим гульбище.

      Набирал обороты очередной день. Судьба Глена и его приятелей должна была сделать сегодня очередной поворот. Но никто из них не предполагал этого.

* * *

      Рынок был привычно шумен, грязен, многолюден. Когда-то он назывался колхозным. После того как слово «колхозный» пустили по разряду ругательных, рынок стал просто городским. В народе же его прозвали