Здесь, под небом чужим. Валерий Поволяев

силы: – Серков!

      – Я!

      – Ты чего телишься?

      – Бикфордов шнур не могу найти.

      – Тьфу! – сплюнул подхорунжий прямо на крышку чайника. – Вот безрукий. И такими людьми мне приходится командовать, – пожаловался он пленнику. – Криворукие, кривоногие, вместо головы – задница. Вот и побеждай после этого вас, махновцев… Не лучше ли забраться к бабе на печку? Теплее и родным телом пахнет.

      Наконец появился Серков с шашкой тола, очень похожей на кусок мыла, которым прачки стирают шахтерское белье, и длинным, метра в три, обрезком бикфордова шнура. Из свесившегося конца шнура сыпался на землю серый пороховой сор.

      – Вот и я! – сказал Серков.

      – Привязывай свое мыло этому деятелю под корму и поджигай, – велел подхорунжий.

      – А что, никакого разговора с ним уже не будет?

      – Не будет. Наговорились.

      – Разведчик всежки. Ценный экземпляр.

      – Нам кормить этот ценный экземпляр нечем. Действуй, как я велел.

      – Ваша воля. – Серков втиснул онемевшему махновцу шашку между ног, плотно прикрутил ее веревкой.

      – Да не здесь ты проделывай свои манипуляции, – подхорунжий раздраженно поморщился. – Отведи вон туда, в глубину двора, к тополю. А то его оторванные коки залетят к нам в чайник, посудину навсегда испоганят!

      – Пошли! – Серков ловко ухватил махновца за шиворот. – Не то мы с тобой действуем старшому на нервы. А за это, знаешь, он может нас ножнами от шашки отлупить, – доверительно сообщил он пленному.

      Странная это была игра в кошки-мышки, в смерть и жизнь, в своих и врагов, – подхорунжий и Серков разговаривали с махновцем как с человеком, по отношению к которому не затевали ничего худого. По заморенному лицу махновца проскользила тень, он всхлипнул и покорно поплелся за Серковым, одной рукой придерживая на ходу тяжелую брикетину тола.

      Серков отвел его к тяжелому, с грубой потрескавшейся корой тополю, повесил на ветку конец бикфордова шнура, закрепил его щепкой, чтобы не сорвался, и с одной спички подпалил.

      Бикфордов шнур сыро зашипел. Серков, оживившись, – медлить было нельзя, – выхватил из кармана бечевку, крепко и ловко стянул ею запястья махновцу, конец привязал к стволу и проворно отбежал от тополя.

      – Бывай! – попрощался он с махновцем. – Мне пора чай пить.

      А несчастный гуляйпольский парень, ученик токаря из мастерских при металлургическом заводе, все еще не верил в свою смерть – считал, что его пугают. И даже когда Серков подпалил бикфордов шнур, а потом, чтобы пленник не дергался, сцепил ему руки веревкой, да еще принайтовал к дереву, – тоже не верил. Пугают, мол… Это не страшно. Страшно будет, когда зубы начнут вышибать.

      Бикфордов шнур тем временем продолжал гореть, шипел весело, пулял в разные стороны яркими электрическими брызгами и – бежал, бежал, бежал к исходной точке – к гнезду, вдавленному в брикетину тола.

      Казаки тем временем расположились подле черного, очень похожего своей зачумленностью