Рейдеры. Рустам Максимов

крикнул я отцу и сыну Нидеррайтерам. – Все на выход!

      – (Цензура), не хотел вот так, сразу, просить у едва знакомых людей, и, похоже, попал, – выругался Стрелков, демонстрируя полупустой магазин от своего автомата. – Мужики, у меня всего пятнадцать патронов. Подкиньте бэ-ка, если можете.

      – Ну, ты даёшь, Сергей Николаевич, – с удивлением произнёс Зеленцов, протягивая майору набитый патронами магазин. – А чего же ты тогда так долго тянул переговоры с Русланом и Марком, когда те подошли к вам на траулере?

      – Потому и тянул, что у нас с оружием и боекомплектом был полный абзац. Да и кто же в тот момент знал, что вы – свои, русские, – подмигнул капитану гость, принимая все три протянутых ему магазина: от самого Владислава, от меня и от Григорьева. – Эх, была бы у нас хотя бы пара «тэ-пятьдесят пятых» и десяток пулемётов – хрена бы лысого мы ушли с наших земель…

      – Это польский «ивеко», – присмотревшись в бинокль, произнёс Александр. – Да, точно, поляки… В кабине вроде сам Дзенсикевич, а за рулём – Тадеуш. Ну, да, Тадеуш, как там его…

      – Мазовецкий, – подсказал я, вскидывая свой бинокль. – Да, поляки… Чего это они сигналят? Рации, что ли, нет?

      – Так, товарищи опера, объясните по-быстрому – это свои или нет? – оторвался от прицела Стрелков. – Триста метров до цели… Ну?

      – Соседи, Сергей Николаевич, ещё вчера помогали восстанавливать разрушенные деревенские дома, – опустил автомат Зеленцов. – Вон, их главный нам рукой машет.

      – Пан Владимир, пан Александр, пан Владислав! Панове! – соскочив с тормознувшего в десяти шагах от «амтрэка» грузовика, Дзенсикевич бросился к нам, размахивая руками и что-то тараторя по-польски. Я понял лишь «матка-бозка» и ещё пару слов, явно из церковного лексикона. – Чудо великое! Панове, чудо великое! Мы не одни в этом мире!

      – О чём это он? – наш гость с подозрением воззрился на возбуждённого поляка, словно видел перед собой умалишённого. – Какое чудо?

      – А хрен его знает, – признаюсь, в тот момент и меня посетила мысль о том, что у соседа, что называется, прохудился его «скворечник». – Пан Анжей, да, объясни ты наконец, что случилось!?

      – Песня! Пан Владимир, ты слышишь эту песню? Это не запись – это прямой эфир! – махнув рукой в сторону «ивеко», Дзенсикевич перешёл на русский: – Польская радиостанция! Из Познани! Она вышла в эфир час назад! О, Матка Бозка!

      – Вольфганг! – позвал я нашего немецкого товарища. – Будь добр, помоги с переводом, а то пан Анжей чересчур возбуждён.

      – Да, это современная польская мелодия, – прислушавшись к исторгаемой из динамиков музыке, спустя полминуты подтвердил Нидеррайтер-старший. – Может, запись?

      – Какая запись, панове?! – вскричал Дзенсикевич. – Говорю же вам – в эфир вышла эф-эм радиостанция из города Познань! Они уже обращались ко всем, кто их слышит!

      – Пан Анжей, да верим мы тебе, верим, успокойся, пожалуйста, – произнёс я, переглянувшись с парнями. Пока большинство из нас