Сумрачная душа. Наталья Александрова

одноглазый ответил ей действительно резко, как будто закаркал вороной:

      – Харкам Кумрат!

      – Что? – недоуменно переспросила Лариса. – Вы говорите по-английски?

      Она и сама-то по-английски говорила неважно, точнее – знала всего несколько обиходных фраз, но звук собственной речи и какие-то разумные слова хоть немного успокаивали ее, делали дикую и невозможную ситуацию хоть немного более разумной.

      – Харкам Кумрат! – повторил одноглазый и затем разразился целым потоком непонятных, загадочных фраз на гортанном языке, больше напоминающем не человеческий язык, а скрип тележных колес и воронье карканье. И то и дело в его речи повторялись те же два слова – «Харкам Кумрат…»

      – Ничего не понимаю! – Лариса от страха перешла к возмущению. Ей хотелось поставить на место этого восточного наглеца, который пугает по ночам одиноких женщин. – Оставь меня в покое, козел, иначе я позову полицию!

      Видимо, последнее слово он все-таки понял, потому что разразился хриплой, гортанной бранью.

      Позвать на помощь? Но она всю жизнь больше всего боялась оказаться в глупом, смешном положении, боялась выглядеть в глазах посторонних людей трусихой и паникершей. Может быть, этот одноглазый – совершенно безобидный старик, может быть, он всего лишь хочет спросить у нее дорогу или просит несколько шекелей…

      Единственный глаз незнакомца вспыхнул темным пламенем, прожег Ларису до глубины души. Нет, он не просит подаяния. Ему нужно что-то другое, совершенно другое.

      Ларисе стало страшно, как никогда в жизни. Все остальные страхи и комплексы отошли на второй, третий, десятый план. Они стали совершенно несущественны, ничтожны.

      Там, вдалеке, возле ночного кафе, показались двое. Они о чем-то спокойно разговаривали, один, кажется, засмеялся. Они жили нормальной, обыденной человеческой жизнью, в которой, несомненно, были свои печали и огорчения, но не имелось места бессмысленному монологу на непонятном языке, похожем на скрип колес и воронье карканье, не было места одноглазому злодею в клетчатом платке, не было места этому дикому средневековому страху…

      Лариса открыла рот, чтобы закричать, позвать тех людей…

      Но одноглазый выдохнул ей в лицо еще какую-то хриплую нечленораздельную фразу, и из широкого рукава его одежды выскочило узкое кривое лезвие ножа, блеснув отсветом дальних огней. Лариса поперхнулась своим криком, отшатнулась, но было уже поздно – кривое лезвие вошло под левую грудь. В первое мгновение женщина даже не почувствовала боли, она ощутила только холод, неожиданный в этой теплой южной ночи…

      Холод мгновенно сковал все ее тело от ступней ног до кончиков волос, она тихо, жалобно вскрикнула и повалилась на дорожку, вымощенную розовой плиткой…

      Одноглазый подхватил ее, аккуратно опустил на дорожку, быстро и деловито ощупал пальцы рук, разочарованно вскрикнул, как ночная птица, торопливо обшарил одежду. Не найдя того, что искал, он выпрямился и разразился потоком ругательств на своем непонятном языке, покосился на двоих людей возле кафе, вытер нож, спрятал