Злой дух Ямбуя (сборник). Григорий Федосеев

бросаю в лицо, на грудь текучий хрусталь студеной воды. До чего же она колючая, обжигающая, сразу снимает сонливость.

      Меня встретила Лангара.

      – Мы сегодня ходить будем вашей тропой, потом завтра свернем на свою.

      – Очень хорошо! – обрадовался я. – А старик знает, где будем ночевать?

      – На земле останется след наших оленей, он приведет его к старому чумищу пастухов, куда мы идем.

      – Не заблудится?

      – Старик не знает такого слова – заблудится!

      – Но почему ты сразу не сказала ему, где ночевать будем?

      Лангара поморщилась.

      – Я ему не дала чайника, без чая он нигде ночевать не останется, не беспокойся. А есть захочет – скорее найдет прямую тропу к чуму. Голод укоротит дорогу.

      – Тогда зачем же ты так мучаешь Карарбаха?

      – Не мучаю. Так он сильнее беды, сильнее голода, другим от него польза и долго проживет. А его не будет – кто с оленями останется? Дети в интернате учились, книжки читают, много всякого разного знают. А вот чтобы сердце болело за стадо – этому не научили их. Как они останутся с оленями, куда потянут тропу без старика? Не знаешь? То-то!..

      – Но вы не вечны. Да и сколько же можно вам работать? Вы с Карарбахом заслужили более спокойную старость.

      – Нам тут лучше.

      – Но это не жизнь, а мука! В твои ли годы брать на себя столько забот. Да и нельзя все делать по старинке, жить надо иначе и тебе и детям.

      – Время другое, ты правду говоришь, – соглашается Лангара. – Однако новое надо с умом делать, иначе оно совсем эвенков от насиженных мест уведет. А тайга, сам понимаешь, не должна пустовать. Много в ней добра, ой как много! Кто-то тут должен жить.

      – Ваши дети, – перебил я ее. – Они все грамотные, пусть и хозяйничают.

      – Говорю, их не приучают жить в тайге, другую пищу дают, и они след волка путают со следом собаки, своего оленя не могут найти в стаде, нарты не умеют делать. А без этой мудрости наших предков они не станут сильными, ветер будет носить их куда захочет. Они не справятся с тайгой. Да и зачем тут такие люди! – И вдруг старуха заторопилась, взяла у меня из рук полотенце, мыло и направилась быстрыми шагами к ручью.

      Я много лет кочевал с эвенками. Но не помню, чтобы они жаловались на свою жизнь, высказывали обиды, и мне казалось, что эти люди хорошо устроены, довольны тем, что теперь у них всегда есть пища, одежда, свой постоянный угол. Но нет, человек не только этим живет. И тут, в глуши лесов, у пастухов противоречия отцов и детей, горячие споры о жизни.

      Я не мог не продолжить этого разговора.

      Лангара, присев на корточки на каменистом бережку, хватала пригоршнями ледяную воду, фыркала, как тюлень, потом долго-долго мыла руки, вся погруженная в какие-то давно привычные ей думы. Я дождался, пока она встала.

      – Слушай, Лангара, ты слишком безнадежно смотришь на будущее своих детей.

      – Человеку не дано знать, что будет завтра. Однако как может сердце не болеть у матери, если ее дети хотят жить не в родных местах, тут в тайге не остаются!

      – Куда