Добровольцем в штрафбат. Евгений Шишкин

суда разогнула спину, налила из графина стакан воды, бесстрастно протянула Ольге.

      Допрос свидетелей продолжался. Вторым, малозначимым и последним шёл Максим-гармонист, вызванный в суд, в общем-то, для проформы.

      Переминаясь с ноги на ногу, он трепал в руках кепку, бормовито и непоследовательно рассказывал про вечёрку, про примерное поведение Фёдора, про то, что Савельев «на чужую девку мог бы и не зариться», и вдруг оборвал свою речь, повернулся к Фёдору и крикнул неожиданно громко:

      – Ухожу я на фронт, Федька! Прощай! Всё! Повестку уж выдали! – горьковатая радость сквозила в его словах. – Паня уже ушёл. Комсорга Кольку Дронова тоже забрали. Все уходим. Прощай, Федька! Привет тебе велено передавать.

      Судья Григорьев дотянулся до колокольчика, медным звоном пресёк свидетеля, приказал тому сесть. Потом судья Григорьев посмотрел в окно, чтобы найти взглядом мужика в красной косоворотке с дорожным узелком. Но его у квасного ларька уже не было, словно и вообще не было. Да и ларёк с полнотелой продавщицей в белом чепце был почему-то закрыт. «Ушёл… А продавщица, похоже, проводить его собралась. На войну ушёл…»

      Почти два месяца страну топтал оккупантским сапогом немец. Уже был повергнут Минск, сдан страдалец Смоленск, корчился и сжимался в осаде Киев. И хотя Вятская земля была далеко от рубежей фронтов, однако и тут всё уже подчинялось потребе войны. Беженцы из полонённых земель скитались по области, сидели на станциях на кулях. Кишели призывным народом военные комиссариаты. Уползали на запад в погибельную сумятицу воинские эшелоны. А оттуда почтовым потоком текли похоронные извещения.

      «Все уходят. Вот так, – подытожил судья Григорьев. Взглянул на Викентия Савельева и стиснул от возмущения зубы: – А этот пакостник не уйдет! Бронь выхлопочет. По тылам отсидится. Он храбёр там, где безопасно! Такие всегда за чужой спиной прикрытие найдут!»

      Однако сколь возмущён и жесток, столь же ошибочен окажется судья Григорьев в своих презренных мыслях о будущем Савельева! Лишь потуже затянется послеоперационный шов и слезут коросты – Викентий Савельев с партийным призывом уйдёт в действующие войска. В отступательных боях под Харьковом политрук Савельев с остатками разбитого зенитного батальона попадёт в западню, расстреляет все патроны и безоружный, контуженный будет взят в плен. По приказу немецкого офицера местный полицай Ковальчук, в бытность зажиточный хуторянин, раскулаченный при Советах, но чудом спасшийся от ссыльной Сибири, выкрикнет перед строем военнопленных: «Хто из вас есть тута партейцы? Выходи! Всё равно выведаем!» И Викентий Савельев, больной, раненый, вдруг резко поднимет голову и сделает роковой шаг, не отрекаясь от партийной принадлежности и своей планиды. У войны своё сито…

      Когда из-под ног измученного пленника полицай вышибет чурбан и тело с табличкой на груди «коммунист» грузно осядет в петле виселицы, через разорванную гимнастёрку на животе казнённого будет различим крупный шрам от удара ножом…

      – Обвиняемый!