Русалий круг. Марина Козинаки

для девушки шестнадцать лет гораздо важнее, чем какое-то Посвящение! – не унималась Анисья.

      – А для колдуньи – нет.

      – Дорогая, неприлично праздновать такую дату с размахом. Это должен быть тихий праздник, – заметила Евдокия Рюриковна.

      – Почему? Почему? Почему? – Анисья ненавидела, когда ей в чем-то отказывали, ненавидела, когда рушились ее планы, ненавидела эту стену, по которой отчаянно хотелось ударить рукой, – и она бы с легкостью пробила ее насквозь своим маленьким изящным кулачком. – Что стоит вам уступить? Вы это назло, назло мне!

      – Нися, – с хладнокровной улыбкой вставил Василий Ильич Муромец, и Анисье захотелось расплакаться от безысходности. – Вот выдадим тебя замуж и устроим на свадьбе маскарад. Твой жених тоже будет в маске, так что ты даже не узнаешь, кто это. – Он добродушно расхохотался над собственной шуткой.

      – Папа! – взвизгнула Анисья с яростью и, как только слезы брызнули из глаз, развернулась и помчалась по лестнице наверх в свою комнату.

      – Истеричка, – бросил ей вслед Митя, которого она чуть не сбила с ног.

      А теперь она старательно медлила, идя вперед по коридору. Анисья догадывалась, что ждет ее за дверью маминой комнаты. Одновременно желала и боялась предстоящего разговора. Ей уже исполнилось шестнадцать, а это значило, что кто-то из представителей знатных семейств мог предложить ей руку и сердце. Она сама озвучила эту мысль вслух, когда ругалась с родителями. «Но для девушки шестнадцать лет гораздо важнее, чем Посвящение!». В шестнадцать лет колдунья может стать женой.

      Нет, ей еще только исполнилось шестнадцать, всего шестнадцать… так что представители знатных семейств могут и подождать.

      Анисья толкнула дверь и заглянула в комнату. Евдокия Рюриковна сидела за туалетным столиком и писала письмо.

      – Мамочка. – Хоть Анисья все еще дулась от обиды, интуиция подсказывала ей, что сегодня не стоило расстраивать мать.

      Колдунья обернулась с улыбкой. Ее лицо было тонким, словно выточенным из мрамора, на нем еще не появились морщины, но зато почти всегда на нем было какое-то немного усталое выражение. Свою дочь Муромец Евдокия Рюриковна любила больше всех на свете, но Анисье никогда не приходило это в голову. Она не видела, какая огромная разница стоит между ней и Митей в глазах матери.

      – Как у тебя дела, крошка?

      – Замечательно. – Раскинув руки, Анисья упала на родительскую кровать. – А у тебя?

      – У меня не хуже, – ответила мать, заканчивая колдовать над письмом, отчего все написанное на бумаге стало постепенно бледнеть и исчезать.

      Наконец последние строки были зачарованы, Евдокия Рюриковна запечатала конверт и повернулась к Анисье:

      – Думаю, ты знаешь, что я хотела тебе сказать?

      – Ну, – замялась Анисья, – у меня есть некоторые идеи.

      – Тебе уже шестнадцать, и ты знаешь, что с этого возраста колдуньям можно выходить замуж.

      – Да, – кивнула Анисья, чувствуя,