Монстры. Дмитрий Пригов

вот – петля, эшафот

                       Она обращается красною птицей

                       Но решетка лететь не дает

                       Потом обращается огромною кошкой

                       А после как белая моль из окошка

                       Упархивает

      Почти телесная близость тьмы

1992Предуведомление

      Следуя своему всегдашнему принципу воздвижения и обживания поэтических имиджей (поэтической позы лица), при попытке создания имиджа эротического поэта (в ряду и последовательности мной уже пользованных – Общественно-политического поэта, Лирического, Экстатического, Женского поэта, Классического), обнаружил я полнейшее отсутствие подобного в русской поэтической традиции (в отличие от Любовного и Похабного, вполне отмеченных, фиксированных). Посему, создавая сей имидж, я пользовался в качестве подпорок опытом построения имиджей предыдущих (что и сказалось в их постоянном параллельном присутствии, иногда спутываемом с рудиментарным присутствием предшествующих имиджей в последующих, т. к. единожды созданный и пущенный жить, имидж никогда до конца не исчезает, объявляясь в дальнейшем, скажем, интонационно или фактурно).

      Так вот, в ряду уже созданных при наличии уже определенной порождающей системы создать образ, отсутствующий в культуре, – дело не столь запредельной сложности. Ну, конечно, при этом аксиоматически предполагается (что логически, а не хронологически, и соответствует истине) феномен эротической поэзии как состоявшийся до этого, как предполагается и утверждение уже в качестве литературно-нормативного использования мата.

      Так что, по сути, эта поэзия есть постэротическая и постматерная.

                       Прекрасным летним днем мы с ней лежали

                       В траве высокой с ней в лесу лежала

                       И ласково друг друга целовали

                       И я ее безумно целовала

                       И люди шли – не захотели нас понять

                       И начали критиковать нас хвыстко

                       А что я? – старая я коммунистка

                       Уж как-нибудь сама могу понять

                       Едрена мать

                       Что хорошо, а что плохо

                       Тоже, небось, проходили

                       Ее какашки и макашки

                       Он тихо выносил на двор

                       Он их рассматривал и нюхал

                       И возвращался не спеша

                       Он приходил – она лежала

                       Он руку клал ей на живот

                       В ее ж руке наоборот —

                       Оказывалось его жало

                       Горячее, она вводила

                       И вскрикивала и лежала

                       Как мертвенькая, и опять

                       Ее какашки и макашки

                       Он тихо выносил во двор

                       По частям

                       Поля