Чудеса и фантазии (сборник). Антония Байетт

исключительно женщины. На них же была вся кухня и стирка. Мужчины заботились о домашних животных, работали в поле и играли на музыкальном инструменте. Инструмент в деревне был свой, особый вид флейты с долгим, заунывным звуком. Нигде больше такая не встречалась, хотя едва ли кто это понимал: жители долины путешествовали очень редко.

      Гарри был свинопас, а Джек возделывал поля, сеял и жал. В свином стаде у Гарри был один любимец – молодой боров Бо́рис. Умная была животина! Борис, бывало, ловко убегал из-под надзора и откапывал трюфели – там, где их и не думали искать. Но Гарри одолевала тоска, и развеять ее своим непоседством доброму зверю было не под силу. Хозяину мечталось о знатных городах за горами, о многолюдных стогнах с их толчеей, о деловитых горожанах, друг на друга непохожих, вечно куда-то в суете стремящихся. Джеку нравилось наблюдать, как поднимаются злаки в поле, с радостью глядел он на зеленые острия, проросшие из черной земли; знал, где добыть много боровиков и лесные соты, но его тоже неминуемо настигала вездесущая тоска. В мыслях он устремлялся к прекрасным огромным дворцам и к причудливым садам за высокими стенами. Желал испробовать изысканных утех, тонких пряностей и пламенных ощущений, в родной деревне незнаемых. Ему рисовались затейливые танцы, страстные движения танцоров, колыхания тел под звуки таких музыкальных орудий, о которых он слыхивал лишь в скудных пересказах: цитра, барабан бонго, концертный клавир и цилиндрические оркестровые колокольцы.

      А Ева ткала коврики. Ей казалось, что она может ткать их даже во сне. Так оно и бывало иногда – проснется утром, а перед глазами еще держится сонное мреянье от однообразных движений челнока, от нескончаемого скрещивания прибиваемых к утку́ нитей. Ее помыслами владели диковинные цвета – пурпурный, изумрудный, бирюза, оранжевый, – яркие краски соцветий и перьев, мягких шелков, грубого хлопка. Взору представала она сама, Ева, только постарше, в бордовом и серебряном облачении. Снилось море, которого она наяву и не представила бы, снилась соленая вода – а поутру оборачивалась слезами досады. Ткачиха она была неумелая, часто перетягивала нити, и узор выходил сморщенный. Но не ткать не могла – так уж заведено. А хотелось ей путешествовать, плавать по морям, выучиться на врача, а еще в театре, выходя к свету рампы, петь арии и вызывать ликование публики.

      Первыми приметами были, наверное, рассказы охотников о странных снеговых сходах высоко в горах. Некоторые потом еще вспоминали, что на утренних зорях небеса точно воспаляются, да и на закате слишком уж пылают. Там, в вышине, у заснеженных вершин, стал слышаться грохот и гулкий треск. В деревне заговорили об этом, как говорили они о всяких звуках, и привычных, и новых. Судачили, рассуждали, но Джека и Гарри злость брала от этой болтовни, изо дня в день одинаковой. Скоро заметили, что и днем и ночью контуры гор прямо над деревней размывает пестрая дымка, такого туманно-розоватого цвета с промельками алого и золотого то тут, то там. Красиво, говорили они в один голос,