Ресторан «Березка» (сборник). Евгений Попов

здоров, и ты не умер. О, как я счастлива!

      Настало небольшое молчание.

      – Еще я что заметила, – продолжила она, откидывая назад его волосы. – Когда человеку волнительно, с каким глупым вниманием он занимается ерундой. Я, например, иногда часами ловила мух, когда душу мою окутывал черный мрак и жег ледяной холод.

      Он глядел на нее с таким выражением обожания, что она тихо опустила руку с его волос на его глаза.

      – Андроша, – начала она снова, – а ведь я видела тебя на этом диване тогда, в когтях смерти, без памяти.

      – Ты меня видела?!

      – Да.

      – И Владимир Лукич был здесь?

      – Да.

      – Он меня спас, – воскликнул Инсанахоров. – Это благороднейший, добрейший человечище! Даже не подумаешь, что он коммунист.

      – Да. И знаешь ли ты, что я ему всем обязана? Это он мне первый сказал, что ты меня любишь.

      Инсанахоров пристально смотрел на Русю.

      – Он влюблен в тебя, не правда ли?

      Руся опустила глаза.

      – Он любил меня, – подчеркнула она этот глагол. Инсанахоров крепко стиснул ей руку.

      – О мы, русские, – сказал он, – золотые у нас сердца! Ведь он мог бы зарезать меня, когда я лежал в беспамятстве, а он вместо этого ухаживал за мной, не спал ночами, давал мне кисель, морс. И ты, мой ангел. Не погнушалась больным человеком. Отчего у тебя на глазах слезы? – перебил он сам себя.

      – У меня? Слезы? – Она утерла глаза платком. – О глупый! Он еще не знает, что и от счастья плачут.

      – Пощади меня... – проговорил Инсанахоров. Он хотел встать и тотчас же опустился на диван.

      – Что с тобой? – заботливо спросила Руся.

      – Ничего... я еще немного слаб... Боюсь, что это счастье мне пока еще не по силам. С другой стороны – вся душа моя стремится к тебе, подумай, смерть едва не разлучила нас... а теперь я снова в объятиях, твоих, а не в объятиях смерти!..

      Она затрепетала вся.

      – Андрон, – прошептала она чуть слышно и еще теснее прижалась к нему. Она только теперь поняла, что он имел в виду, говоря «пощади».

      XXIX

      Николай Романович, нахмурив брови, ходил из угла в угол, отчаянно скрипя ботинком. Михаил Сидорыч сидел у окна, положив ногу на ногу, и спокойно курил сигарету.

      – Перестаньте, пожалуйста, скрипеть, – наконец не выдержал он. – От вашего скрыпу у меня мальчики кровавые в глазах.

      – А что мне еще делать, когда моя зазноба уехала на Кавказ к этому... фамилию черт выговоришь... Шерванахурдия... бороться, видите ли, за свободу неизвестно кого. Вот уже октябрь на дворе, а ее все нету. Как вы думаете, что она там делает?

      – На солнышке греется, хе-хе-хе, в кавказской зоне субтропиков. Там в это время года довольно сильное солнце, дающее ровный золотистый загар. Правда, стреляют вовсю, но она – иностранка, глядишь, прохиляет со своим паспортом. Кто-нибудь ее прикроет, – выделил он последнее слово.

      – Смейтесь, смейтесь, а я вам скажу, что женщина она хоть и глупая, но очень, очень хорошая. Неужели она не понимает, как мне без нее трудно? Бессовестная!

      – А вот вы, знаете что? Следите за развитием моей мысли. Попробуйте,