Час перед рассветом. Роман Евгеньевич Афонин

p>И в конце скитаний придём

      Туда, откуда мы вышли, И увидим свой край впервые

      Т. С. Элиот

      Вместо предисловия

      Дорогу я не помню. Однако же сам дом, парадное внутри глубокого жёлтого двора, классического питерского двора, что обычно показывают в кино, и огромный серый кот, сидящий на высоком окне, мне глубоко врезались в память. Мы поднялись, и мой новый знакомый отворил дверь, приглашая в небольшую, но богато уставленную квартиру.

      Первое, что я заметил – везде был выключен свет, вся бытовая техника отключена, а окна и форточки заперты. Илларион или, как он предложил называть себя, Илья включил свет в прихожей и указал, где можно разуться. Сам же он аккуратными движениями рук снял кашне, плащ, повесил их на одинокие плечики на вешалке, присел на табурет и начал расшнуровывать ботинки. Тут я его разглядел. Ему было около тридцати. Трёхдневная щетина скрывала угловатые скулы и острый подбородок, небольшая горбинка носа несла на себе узенькие очки, за которыми обнаруживались острые глаза. Я осмотрелся вокруг. В квартире было глухо. Илларион явно жил один. Расправившись с обувью, он скрылся в комнате, и через мгновенье загорелся везде свет, открылись поочерёдно все форточки, и висевший в комнате запах хорошего сыра смешался с дождевой сыростью. Я скинул куртку на табурет и прошёл вслед за хозяином в гостиную.

      – Так, я сейчас принесу настоечку и чего-нибудь закусить. Достань пока пепельницу – там, у окошка.

      – Угу, – буркнул я.

      Обстановка комнаты говорила, точнее даже кричала о любви хозяина к старине. Редкие полки были заставлены историческими книгами и оружейными альбомами, на стене красовалась шашка, почему-то ассоциировавшаяся у меня с белогвардейцами, ну а большую часть стены над диванчиком занимала косматая волчья шкура, уже потрёпанная, но все же внушительная. В дальнем углу стоял небольшой гардероб, из-за приоткрытой дверцы которого угадывался темный классический костюм. Напротив помещалось кресло-качалка, небрежно прикрытое зеленым клетчатым пледом. Ну а между гардеробом и креслом – небольшой стол с облупленными ящиками внизу и ноутбуком сверху.

      На этом мои наблюдения прервались. В проёме двери показалась сначала вытянутая бутылка с розоватой жидкостью и дощечка, укрытая бутербродами с рыбкой, а за ними выплыла довольная улыбка Иллариона:

      – Вуо-о-оп! Прошу к столу! Так, сейчас рюмочки… Это превосходная настойка – мой дед ещё делал. Вот, осталось две бутылочки. Она, конечно, ядрёная, но пьётся легко, – он ярким движением плеснул в рюмки хвалёного алкоголя. – Ну что, по первой? За знакомство?!

      Я взял стопку и за мгновение до глотка восхитился, каким ловким движением он опрокинул её, даже не поморщившись.

      – У-у-ух, хороша!

      Я выпил и почувствовал, как тепло побежало вниз к животу, оставив на языке какой-то знакомый горький привкус.

      – И как? Ведь хороша же, а?!

      Я не нашёлся, что ответить, а потому просто кивнул. Илья плеснул ещё, указал мне на диван, сам же устроился в кресле.

      – Можно спросить? – он посмотрел внимательно на меня, – а почему ты был один в парке глубоким вечером, да ещё в такую погоду? Неужели дома не сидится?

      На такой вопрос было даже сложно что-то ответить, в моём-то состоянии. И я, замявшись, почему-то выдал:

      – Да… дело в том, что я пишу, писатель я. Начинающий. Ну и так ищу новые идеи.

      – Занятно. А есть что-нибудь с собой? Просто я тоже как-то пробовал писать…

      У меня как раз был черновик со всякими записями. Я протянул его Илье. Он же, откинувшись в кресле, открыл тетрадь и вдруг стал читать вслух:

      «Стояла нестерпимая жара. Стрелка часов неумолимо двигалась к девяти. Спертый воздух небольшой комнатушки не давал свободы дыханию. Хрустальный эфир наполняла невероятная какофония всевозможных звуков. Неугомонные стрижи постоянно взрезали его сухую толщу своими узкими крыльями. Свинцовые тучи, окаймленные розовой бахромой, неподвижно повисли над городом. Изумрудными копнами раскинулись в предзакатной истоме клёны и акации. И только ребятня, подобно крикливым стрижам носилась по двору.

      Пылающий шар солнца спокойно катился к горизонту, знаменуя окончание невыносимого зноя. Казалось, небесное светило само убегало от него. На мгновение маковым пламенем вспыхнула на горизонте зарница и тихо погасла. Упоительно сладкой пеленой сумеречной прохлады вечер окутывал уставший город…»

      – Как-то перебарщиваешь с литературными украшениями, эти витиеватые эпитеты убивают всю живость. Перестаёшь быть внутри происходящего. Понимаешь, о чём я? Ну да ладно, – он продолжил читать, пролистав несколько страниц.

      «… на поляне, что открывала выход к берегу, появилась тёмная фигура. Она пробралась через густой подлесок, судорожно озираясь по сторонам, вышла к центру поляны и остановилась, задрав голову к бледному лику луны. Где-то в городе часы нервно отбивали последние перед полночью секунды. Небесное око затянуло рваными клочьями туч. В округе всё замерло. Стеклянный