Пограничная стража России от Святого Владимира до Николая II. Евгений Ежуков

попали в плен. Одному из них – Андрею Попову – удалось бежать, и 23 июля он доложил великому князю: «Идет на тебя, государь, царь Мамай со всеми силами ордынскими, а ныне на реке на Воронеже». Это была первая весть о начавшемся мамаевом походе.

      Дмитрий хотя и ожидал этих вестей и готовился к ним, воспринял их в сильном волнении. Огромная, неимоверно тяжелая ноша разом обрушилась на его плечи, придавила к земле. Ах, как хотелось ему, чтобы все это было сном, кошмарным сном, чтобы все это вмиг рассеялось, как наваждение, как внезапно налетевшая гроза. Но это было не сном, а суровой и жестокой реальностью. Ему было трудно смириться с мыслью, что скоро, совсем скоро придется в решающей битве столкнуться со всей монгольской силой. Полтора века иноземного владычества не прошли даром. В психологии народа, в том числе и у руководителей, утвердился, казалось, навсегда, страх перед угнетателями. Слово «монгол» воспринималось с неописуемым ужасом. И вот теперь Русь впервые открыто пошла против воли хана, и этот ее шаг был громадным психологическим изломом. На глазах всего мира раб превращался в свободного гражданина, и в этом процессе Дмитрию выпала главная роль. Ему предстояло возглавить народный поток и повести его на кровавую сечу. Чем окончится она для Руси? Не навлечет ли он на нее новую беду? Не наступят ли еще более мрачные времена?

      От этих мыслей тревожно сжималось сердце, и он без устали мерил шагами свою просторную горницу. Понемногу он успокоился и созвал ближних бояр и воевод. Сели они «думу думать». Судили и рядили, как лучше одолеть Мамая. Дмитрий всех выслушал и приказал разослать во все города гонцов с приказом готовиться к походу. Сам же с малой дружиной отправился к Сергию Радонежскому.

      В это время этот Преподобный старец пользовался громадным влиянием на Руси. Можно сказать, что он был душой и совестью народа, духовным отцом нации. К его голосу прислушивались все – от князей до холопов, верили ему и подчинялись его нравственному авторитету. Дмитрий тоже верил в чудодейственную силу мудрого игумена и не мог пойти на битву без его благословения. Несмотря на огромную занятость (к нему без конца прибывали гонцы с новыми вестями – даже находясь в Троице-Сергиевой обители, он держал постоянную связь с пограничными сторожами), он отправился к Преподобному Сергию. «Ты уже знаешь, отче, какое великое горе сокрушает меня, – сказал он по прибытии в обитель. – Да и не меня одного, а всех православных: ордынский князь Мамай двинул всю орду безбожных татар, и вот они идут на мою отчизну, на Русскую землю, разорять святые церкви и губить христианский народ… Помолись же, отче, чтобы Бог избавил нас от этой беды!»

      Святой игумен попросил князя отслушать Божественную литургию, а по окончании ее сказал ему: «Господь Бог тебе помощник; еще не пришло время тебе самому носить венец этой победы с вечным сном; но многим, без числа многим сотрудникам твоим плетутся венцы мученические с вечной памятью».

      Дмитрий побледнел. Слова Сергия означали, что предстоящее сражение